– Фридрих убит вместе с принцессой Гудрун. – Вдаваться в подробности Лионель не спешил. – Похоже, в Эйнрехте происходит то́ же, что и в Олларии.
– И там, и там головы на войне, а задницы – в столице, результат закономерен. – Рудольф махнул рукой. Пока все шло более или менее мирно. Пока… – Не подумай только, что я не доверяю твоей матери и закрываю глаза на всякие странности, но вы сейчас грешное с праведным мешаете. Несомненно, разгулявшаяся нечисть что-то чует – Надоры со счета не сбросить, но безобразия в столицах к этому приплетать незачем. Впрочем, если по Эйнрехту бродили зеленые монахи и маршировали крысы, я готов подумать.
– Об уходе крыс люди Хайнриха не сообщали. Что до призраков, то они по площадям не разгуливают, а зелень над Нохой до недавнего времени мало кого занимала, хотя засветилось еще зимой.
– У зелени может быть та же природа, что у выходцев, – предположил Рудольф, – а выходцев обычные люди забывают. Есть ли в Эйнрехте призраки вроде нохских, может знать молодой Фельсенбург. Он с Кальдмеером опять в Хексберг, я распоряжусь, чтобы их привезли. Хорошо бы Бруно послушал Хайнриха или занялся собственными делишками, тогда я обменяю Фельсенбурга на Арно… Если он у дриксов.
– Спасибо.
– Хочешь сказать, слишком много «если»? Большего я сделать не могу ни для кого. Даже угоди в плен любой из моих парней.
– И я, и моя мать это понимаем. Что с Арно, неизвестно, мы можем лишь надеяться. Монсеньор, боюсь, вы недооцениваете опасность зелени, но и бергеры, и Хайнрих относятся к ней очень серьезно. Мать вы слышали, теперь расспросите госпожу Арамона и ее дочь.
– Разумеется, я сделаю это. Ты ведь знаешь, что Вальдес якшается с хексбергскими ведьмами? По его словам, перед землетрясением в Надоре они плакали. Бури эти… Одна дриксенский флот утопила, другая на Мельниковом лугу чуть обе армии не угробила. Что выделывали горы, не мне тебе рассказывать. Время непростое, кто бы спорил, только в мародерах и грабителях ничего непонятного нет. Власти дали слабину, и сволочь обнаглела. Всё.
– Сразу и в Эйнрехте, и в Олларии?
– Про Эйнрехт я знаю с твоих слов, но будь оно «сразу», Хайнрих ничего бы не успел узнать, так что у дриксов загорелось раньше. Смерть кесаря при слабоумном наследнике и слабоумном же регенте – повод лучше не придумаешь, а в Олларии собралось слишком много продажных шкур… Да, вот этого ты точно не знаешь… Перешедшие к Альдо гарнизоны были куплены гоганами, которые вроде бы охотились за каким-то старьем. Южане из другого теста, но они погоды не делали даже вначале, а из Эпинэ Проэмперадор, как из зайца борзая.
– Мать считает иначе.
– Она дружила с Жозефиной Ариго…
– Дело не в этом…
Разговор все сильней напоминал «мертвую зыбь», но ссоры не хотел никто, и ссоры не случилось. Потом часы пробили семь, и наступило время докладов.
– Если хочешь, оставайся. – Рудольф налил себе воды. – Это вряд ли затянется… Или дать тебе карты и отправить думать о Хербсте?
– Пожалуй.
– Завтра скажешь, что надумал. Я намерен встать на зимние квартиры в Мариенбурге, и я встану.
– Поэтому не Акона, а Тарма?
Рудольф улыбнулся. Он четырнадцать лет был Первым маршалом Талига, но потом отдал перевязь Алве. Тогда его многие не понимали, сейчас многого не понимал он.
Госпожа Арамона изобразила придворный реверанс и только после этого разрешила себе взглянуть на регента. Тот оказался, как говорится, видным мужчиной. Если граф Литенкетте удался в отца, он был завидной добычей, другое дело, что бедняга влюбился в королеву, а отбить у Алвы женщину не светило никому. Впрочем, Катарина была мертва, а любовь к тем, кто умер и при этом лежит смирно, сближает. До стычки с Урфридой Луиза возлагала потаенные надежды на способного «сделать женщину счастливой» Эрвина, но теперь Селину от Ноймариненов следовало держать подальше.
– Сударыня, – произнес регент приятным низким голосом, – я наслышан о вас и вашей дочери. Вы оказали большую услугу Талигу в лице ее величества. На подобное отважились бы немногие.
– Мой герцог, мне ничего не грозило. Граф Манрик со слов моего отца решил, что я буду служить ему. – И пусть теперь рыжий обормот вякнет про шпионство! А господина графа давно простили и оставили тессорием.
– Вы откровенны. А ваша дочь тоже об этом знала? Мой сын Эрвин со слов ее величества утверждает, что первой отправиться в Багерлее вызвалась отнюдь не герцогиня Окделл.
– Только потому, что у Айрис начинался грудной приступ. – Чем меньше Сэль будет на виду, тем лучше. – Моя дочь во всем подражала подруге, они все делали вместе.
– То есть ваша дочь была осведомлена о сговоре Айрис Окделл и Робера Эпинэ с самого начала?
– Да. – Еще немного вранья лишним не будет.
– А вы?
– Я не знала, но догадалась довольно быстро. Селина призналась только после смерти Айрис.
– О Надоре и ваших видениях вы расскажете мне чуть позже. Садитесь и не обращайте внимания, что я хожу. Привычка.
– Да, мой герцог.
Куда именно садиться, регент не сказал, и Луиза выбрала один из окружавших массивный стол стульев. Наверное, здесь сидели генералы и маршалы.
– Насколько мне известно, – донеслось из-за спины, – вы направлялись к моей супруге. Когда мы закончим и вы отдохнете, вас отвезут в Ноймар.
– Благодарю вас, монсеньор, но если это возможно, я предпочла бы остаться с графиней Савиньяк.
– Вот как? – слегка удивился Ноймаринен. – Разумеется, выбор за вами, но потрудитесь объяснить причину.
Причин было аж три, но хватило бы и одной, по имени Урфрида. Отец порой может не потакать сыну, но доченьке… Особенно когда поганка топает ножками и вопит: «Хочу!» Маркграфиня положила глаз на Савиньяка, а Селина ей мешала. Пока лишь в воображении, но любящим родителям важны слезиночки кровиночки, а не то, как оно есть на самом деле. Второй причиной был сам Савиньяк, которого чем дальше, тем больше хотелось изловить. Госпожа Арамона грустно вздохнула.
– Я боюсь встречи с… новой графиней Креденьи и бывшими унарами моего покойного супруга. По крайней мере, до замужества Селины.
– Да, – герцог внезапно улыбнулся, – ваш отец потряс многих. К счастью для Талига, вы ничем не напоминаете свою матушку. Как по-вашему, почему ее величество согласилась с решением супруга остаться в столице, вы ведь при этом присутствовали?
– Тогда я подумала, что его величество уперся и ее величество, поняв это, решила не спорить.
– А сейчас?
– И сейчас так думаю, – не моргнув глазом объявила Луиза.
Регент кивнул и побрел дальше; сзади он казался старше, чем спереди.
– Граф Гогенлоэ расспросит вас и вашу дочь о том, чему вы были свидетелями. Считайте, что вы рассказываете мне.
– Да, монсеньор. – Сейчас капитанша говорила чистую правду. Она никоим образом не собиралась откровенничать не только с Гогенлоэ, но и с регентом, только что повторившим ошибку Манрика. Тот тоже не сомневался, что ему будут служить, только вся преданность Луизы принадлежала детям, герцогу Алва, ну и немножко дому Савиньяк.
Свечи догорели, новые Ли зажигать не спешил, а лунные отблески темноту внутри дома побороть не могли. Сваленные на стол карты, напоминая о себе, неприятно белели, но маршал не спешил их разворачивать.
Рудольф переехал в Тарму, собрался форсировать Хербсте и ждал от маршала Савиньяка мыслей на сей счет, но маршал Савиньяк не сомневался: затея невыполнима, и отнюдь не из-за Бруно, как бы тот ни поумнел и ни осмелел. Золотые земли самое малое с двух концов пожирала чума, это было очевидно варварам, но не человеку с цепью регента Талига. Когда-то Рудольф, Вольфганг, Сильвестр, Бертрам с дядюшкой Гектором высились несокрушимой всезнающей стеной, за которой резвился молодняк. Это чувство пережило мятежи Борна и Окделла и рухнуло от ерунды.
Первым засбоил кардинал, но это не казалось фатальным… Ли отлично помнил день, когда они с Алвой наконец признали трещину трещиной и решили ее незаметно залатать. Рокэ «погнался за какой-то юбкой» и не явился ни во дворец, ни домой, а ночью, «получив свое», умчался в чем был к армии, опередив королевский приказ и успев все сделать по-своему. Подвоха никто не заподозрил, только Сильвестр прочел «не знавшему» об интрижке приятеля Савиньяку нотацию о вражеских кознях и убийствах с помощью женщины. Кое-что Лионель позже пустил в ход, но кардинал вряд ли узнал собственные советы.
– Ли… Ты не спишь? Я могу войти?
– Конечно, мама.
Она все же открыла дверь не сразу, маршал успел высечь огонь и зажечь пару свечей.
– Не погулять ли нам? – Мать уже была в мантилье. – В северных домах летом можно задохнуться.
– Не во всех, – засмеялся Лионель, берясь за мундир. – Но от получаса в саду я не откажусь.
Вряд ли их подслушивали, и все же среди запущенных цветников легче не только дышалось, но и говорилось.
