Утренний Абенгарт окутывал туман – драпировал кисеей дома, приглушал звуки, топил в белесой хмари переулки, размывал строгие линии, как будто насмехаясь над овдейским пристрастием к порядку и определенности: нет в тумане ничего определенного, и почем знать, что окажется за углом – то, что было там еще вчера, или что-то другое?
В этой зыбкой молочной мгле серебристая шуба была наилучшим маскировочным одеянием. Казалось, будто крадется по своим владениям туманное существо, которое вместе с туманом и растает до следующего раза.
А за углом Дирвен встретил грабителей. Судя по речным запахам и смутным очертаниям, он дошел до сквера на набережной, тут-то и нарвался на засаду.
Их было трое. Все в мешковатых куртках с надвинутыми капюшонами, лица до глаз закрыты темными повязками. Стоявший посередке высокий парень умело поигрывал ножом, но это была скорее демонстрация, чтобы взять на испуг: зачем ему нож, если он амулетчик? Уж это Дирвен определил сразу. И недомерок справа от него тоже амулетчик. Оба приготовились пустить в ход какие-то оглушающие штучки, если жертва не испугается по-хорошему. Только они еще не поняли, на кого напали.
– Сударь, проявите великодушие, угостите завтраком, – заговорил простуженным голосом высокий худой парень – видимо, главный в шайке, – явно подражая какому-то благородному разбойнику с театральных подмостков. – Водить нас в трактир необязательно, давайте ваш кошелек – и мы сами туда сходим. Мы будем сыты, а вы останетесь целы, разрешим этот вопрос к обоюдному удовольствию.
Ага, эти придурки, поглядев на шубу, приняли его за богатого! Вроде бы никого больше рядом не видно, так что сейчас он им покажет, где крухутаки зимуют.
– Дохлый чворк вам на завтрак! – злорадно выпалил Дирвен и вслед за этим вмазал «Веселым градом», одновременно перехватывая контроль над их защитными артефактами.
Вожак был сильнее, чем правый недомерок, и частично удержал свой «щит», а его подельников сбило с ног. К такому обороту трое любителей дармовых завтраков оказались не готовы. Правый скорчился на боку и всхлипнул от боли. Левый, который не был амулетчиком, с неожиданным для битого проворством откатился – только не к ровно подстриженному кустарнику, дурень, а на открытое место, на песчаную дорожку. Или его так приложило, что совсем перестал соображать?
– Берегись! – взвизгнула лисья голова.
Одновременно с сигналом «Правдивого ока», предупредившего о магическом присутствии: тот, который откатился, не амулетчик, зато маг.
Он всего-навсего швырнул в Дирвена горсть зачерпнутого с дорожки песка, однако в воздухе этот песок свился в жгут и хлестнул, норовя попасть по лицу. Дирвен успел отпрянуть и закрыться «щитом», но в следующую секунду перед ним взметнулся новый песчаный бич.
– Уходите, я прикрою! – тонким голосом крикнул парнишка своим приятелям.
Вожак подхватил и не без труда взвалил на плечо сбитого с ног недомерка. Пригибаясь под его тяжестью, попятился в туман. Окликнул:
– Таль, идем! Это амулетчик, и он крут, не связывайся!
Дирвен ощутил мстительное удовлетворение: придурки признали его превосходство и собираются задать стрекача.
– Он амулетчик – я ведьма. Идите, я догоню!
Глаза Таль недобро сверкали над воровской повязкой. Словно у нее есть повод на него злиться, словно это он попытался ее ограбить!
Бичи, свитые из песка, пыли и уличного сора, плясали вокруг Дирвена, но натыкались на сотворенные его амулетом «щиты» и проскальзывали мимо или осыпались прахом. Хотя несколько раз его все же зацепило – однако досталось не ему, а Лису: шуба защищала не хуже, чем доспех.
Дирвен, со своей стороны, тоже не мог вломить как следует этой повелительнице уличного мусора, всякий раз ему что-то мешало.
– Да хватит уже! – взвыла, не выдержав, лисья голова. – Сколько можно?! Кому сказано, хватит! Ну вот, опять… Я вам кто?! Мне же песок в шерсть набился, а ну, перестаньте!
Глаза ведьмы – кошачьи, с приподнятыми к вискам уголками, совсем как у Хеледики, только другого оттенка – удивленно расширились. Потом она молча развернулась и во все лопатки припустила туда, где маячили темным пятном в водянисто-молочной мгле ее сообщники. Испугалась говорящей шубы! Спину ей прикрывал крутившийся волчком вихрь из подножного сора, пронизанный магией, которая погасила посланный вдогонку импульс боевого амулета. В придачу этот импульс сам по себе вышел слабый, совсем не характерный для Дирвена Корица.
– Это ты мешаешь?! Зачем?
– А не надо ее трогать. Я эту ведьму знаю.
– Откуда знаешь?
– Я много кого знаю, – ушел от ответа Лис. – Ты глянь, аж в подшерсток набилось, колется, зараза… Она тоже меня признала, потому и ушла. А ты сам прикинь: я вот-вот утянусь в Хиалу, дальше будешь самостоятельно отсюда выбираться, так зачем тебе со здешними почитателями Ланки ссориться? Тебе надо завести среди них полезные знакомства. А ты второй барышне врезал хуже чем кирпичом, эти ребята тебя запомнят.
– Мелкий амулетчик – тоже девчонка?
– Парень и две девки, забавная шайка.
– Вот придурок, – с чувством превосходства процедил Дирвен. – Нашел, с кем связаться! Все девчонки – предательницы, чуть что подведут.
– То-то эта ведьма только что своих подвела, ага?
– Подумаешь, исключение подтвердило правило… Нельзя им доверять.
– Тебе виднее. Сбрось меня, пора прощаться.
Когда он скинул шубу, та превратилась сначала в большую серебристую лисицу, потом в уже знакомую ему разбитную красотку с замысловатой прической.
– Ну, бывай, дружок! – она развязно потрепала его по щеке и подмигнула. – Главное, не забудь, что для тебя всегда найдется теплое местечко среди моих подлиз и прихвостней.
В воздухе у нее за спиной как будто пробежала извилистая трещина не толще волоса, и Серебряная Лиса мигом исчезла в ней, словно подхваченная сквозняком бумажная фигурка.
Дирвен моргнул: вот уже и нет никакой «трещины», и незадачливые грабители смылись. Он здесь один, вокруг туман, похожий на холодное молоко, и к горлу подступают рыдания – совсем как в детстве, когда ты потерялся.
Флирия была ростом со сливочник. Выше талии она выглядела, как лилейно-белая статуэтка: шейка, пальчики, маленькие девичьи груди – все в ней восхищало безупречным изяществом. А ниже тонкого стана – вытянутое сине-зеленое брюшко с парой тонких ножек, словно у летучего насекомого. Впрочем, если смотреть непредвзято, ее нижняя часть тоже была прелестна без изъянов. За спиной переливались зыбким радужным узором стрекозиные крылья.
Точеную головку украшал то ли венок, то ли шапочка, сплетенная из голубоватых побегов незабвенника лугового. Что-нибудь такое сплести – на это соображения у флирий хватает, но разговаривать они не умеют. Друг друга понимают без слов, а у тех, кто не принадлежит к их ветреному народцу, нет никакой возможности с ними объясниться.
Обычно где одна флирия, там и другие, они всегда держатся стайками. Могут ли они шпионить для Лормы – это под большим вопросом. Вообще-то, Суно склонялся к тому, что скорее нет, чем да, но в таких делах здравая подозрительность не повредит.
Тропа проходила через маленькую заросшую долину, где Маюн держит в каменных ладонях пронизанное солнечным сиянием озеро. Вокруг теснилась пышная зелень, какую в Суринани встретишь только возле водоемов, здесь-то путешественники и увидели это диво.
Флирия вилась над кустиком с синими цветами, и было понятно, что сейчас она танцует для этого кустика, позабыв об остальном мире. Танец-гимн, танец-дар, танец-беседа. Ее личико, чуть-чуть капризное, оставалось вдохновенным и сосредоточенным: она выражала с помощью движений свое восхищение большими резными листьями, кое-где насквозь изъеденными, и бархатистыми цветами, ярко-синими с переходом в молочную белизну у основания продолговатых бутонов.
Растение до того ее очаровало – а флирию что угодно может внезапно, хотя и кратковременно очаровать, и тогда она пустится в самозабвенный танец, – что она даже на зрителей не обратила внимания, в то время как ее соплеменницы попрятались в зарослях. Все они были не крупнее кувшина. Должно быть, отбились от того роя, который пронесся над Пчевайской равниной в минувшее полнолуние.
О мороке невидимости она позабыла или, может, не рассчитывала на встречу с человеком в этой глуши, так что ее видели не только волшебники, но и двое провожатых из деревни.
Закончив прихотливый плавный танец, флирия взмыла вверх, сделала круг над зарослями и нырнула в гущу листвы, где затаились ее подружки. Будто бы никого там нет, только шелест и шорохи, а на морщинистой серой скале по ту сторону озера колеблются, сплетаясь в зыбкое световое полотно, отраженные от воды солнечные блики. Пахнет теплой сыростью, размокшими травяными стеблями – восхитительный для этого засушливого края запах.
