Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф

Раньше мне казалось, что короны носят только короли. Ну, еще принцы и принцессы. Но вот с удивлением обнаружил, что вообще-то и я имею право на целых три: баронскую, виконтью и графскую. Разница между ними в том, что в короне барона на венце или по краю обода шесть жемчужин, расположенных на равном расстоянии одна от другой, в короне виконта — шестнадцать шариков, а в графской — восемь, но зато между штырьками у графьей гравер должен расположить золотые листья клубники.

То, что на моей короне, мало похоже на клубнику, но и я, если честно, не силен в гербарии. Какие листья узнаю, то лавровые, в моем супе их всегда столько, что просто не знаю, за какое животное меня принимают.

Но сейчас какие там короны, ветер треплет волосы, мифриловый шлем закреплен у седла, доспехи в седельном мешке. Зайчик идет ровным красивым галопом, он может и намного быстрее, но я скромный, не в моих интересах привлекать внимание. А если совсем уж в лоб, то не хочу раскрывать козыри первым встречным-поперечным.

Пес то убегает далеко вперед, то отстает, то рыскает по сторонам, однако всегда отыскивает нас безошибочно. Да и слух у этого чуда: с какого бы конца света ни позвать — примчится.

Итак, я ко всему прочему еще и граф. Граф Валленштейн, наследник герцога Готфрида Валленштейна, правителя герцогства Брабант. Хорошо это или плохо, задумываться было некогда. Барахтался, чтобы выжить да по возможности выполнить заодно просьбу умирающего собрата, убитого в спину рыцаря. Наверное, рыцаря, судя по его одежде и благородному облику.

Но сейчас я граф, а это, как ни удивительно для не совсем умных, обязывает. Беда в том, что всю жизнь увиливал от обязанностей и сейчас вовсе не горю жаждой взвалить их на свои плечи. Ну хоть какие-то, даже мини-мальнейшие. Мне бы права и только права, я человек с нормальной психикой: на обязанности — серп и молот, а вот права подай все и немедленно. А то еще что-нить могу потребовать, а нет — устрою им оранжевую, тюльпановую, картофельную. С битьем стекол и переворачиванием по всей улице... гм... экипажей.

Насколько помню, герои Отечественной войны Раевский и Ермолов отказались от предложенных им графских и княжеских титулов, они, дескать, и без этой мишуры родовиты. Однако это исключение, а так титулы обычно принимают с жадностью, целуют дону руку с кольцом, титулами бахвалятся, титулы передают потомству, причем — всегда по мужской линии, а если та пресекается, то передают по другим линиям родства, нередко самым причудливым. При этом все понимают и одобряют необходимость сохранить старинную и прославленную подвигами фамилию. В исключительных случаях идут даже на прямое усыновление, если не удается отыскать хотя бы завалящего родственника в двадцатом колене.

Если не ошибаюсь, в России тоже было подобное с умирающими старинными родами, но передавался не титул, а только титулованная фамилия. А я вот попал под интересную раздачу, отныне уже Валленштейн... Не знаю, передал бы мне герцог Готфрид этот титул, если бы уже знал о своем малолетнем сыне, но что сделано, то сделано, и свинством с его стороны было бы переигрывать ситуацию! Да и мне самому попробовать вернуть титул герцогу взад — смертельно оскорбить как его самого, так и всю его семью.

Сердце болезненно сжалось: обидел я нежно-колючую леди Дженнифер... Скачу через камни и поваленные деревья, а перед глазами ее бледное лицо с трагически расширенными глазами. Уже несколько часов стараюсь настроить себя на беспечный лад: всё закончилось, всё благополучно, я вывернулся целым и даже кое-что прихватил, но всё равно гадко, словно обидел ребенка...

Холод, жестокий и внезапный, пронзил коротко и резко, будто я на всём скаку напоролся на стену из ледяных копий. Не раздумывая, я свалился с коня, на ходу хватаясь за рукоять меча и за молот.

Над головой пронеслась темная птица, снова ударило холодом, дико заржал Зайчик. Я больно ударился плечом, перекатился вниз по склону. Голова чуть не взорвалась, когда разом задействовал все добавочные возможности, а также тепловое и запаховое зрение.

На вершине ближайшего бархана шагах не больше чем в тридцати поднялся багровый человек, таким вижу в термозрении, в руках хрустальная чаша с дымком над сдвинутой крышкой.

— Сдохни, — прохрипел я.

Рука моя из последних сил метнула молот. Я упал лицом вниз, приступ тошноты вывернул желудок, но в голове чуть посветлело.

Молот унесся, исчез, пропал, а потом больно врезал рукоятью по плечу и бухнулся на песок. Я поднял с трудом, такой тяжелый, поднялся. На вершине холма Пес обнюхивает осколки разбитой чаши. Опаленная невидимым пожаром земляная вершинка голая, как колено, Зайчик жалобно ржет и выворачивает шею, глаза испуганные, дикие. Кожа его, всегда идеально гладкая и блестящая, как черная эпоксидная смола, сейчас дымится на боку, там язва шириной в две ладони.

Я бросился сперва к Бобику, там следы сапог большого размера, осколки хрусталя и медный ободок. Теперь вспомнил, что слышал изумленно-яростный и одновременно горестный вскрик, который всё больше кажется знакомым.

— Адальберт! — вырвалось у меня. Пес завилял хвостом и посмотрел с ожиданием и готовностью броситься за этим Адальбертом. Я покачал головой, подозвал Зайчика и возложил ладони на его подрагивающий от боли бок.

Новый приступ холода пронзил тело, Зайчик дернулся, жалобно заржал, но тут же утих и посмотрел на меня с великим удивлением и благодарностью.

Чудовищная рана на глазах затягивается, я ухватился за седло, пережидая дурноту и слабость. Когда открыл глаза, Пес уже мчится ко мне с виноватым выражением на морде.

— Он же колдун, — сказал я ему хрипло, — чего ты хочешь? Мало ли что косил под великого воина... Я вон тоже рыцарем прикидываюсь. А ты — собакой...

Зайчик тихо посопел над ухом, напоминая, что он тоже прикидывается, а какой из него конь, даже подумать такое противно...

Я сел прямо на землю, рана на боку Зайчика затянулась, края блестящей кожи сошлись, никаких следов, никаких шрамов. Пес носится кругами и обнюхивает все следы, а я торопливо вытащил из сумки хлеб и мясо, жадно поел, восстанавливая силы.

— Это у кого-то обед не еда, а время дня, — объяснил я. — А у нас, царей природы, обед тогда, когда возжелаем.

Пес посмотрел с сомнением: тогда почему не едим с утра до ночи? Зайчик тепло посопел над ухом, я не глядя, погладил по вытянутой, как у интеллигента, морде. Сильно же эта сволочь его ранила. Если учесть, что лезвия простых мечей отпрыгивают от шкуры Зайчика, как от резины, то Адальберт ударил чем-то очень... опасным. Тошнота ушла, как только я вернулся к нормальному зрению, но еще с полчаса посидел, задействовав чувство опасности, собирался с силами. Адальберт жив, но убрался с великой поспешностью. Молот ранил его или сильно ушиб, а главное, разбил колдовскую чашу. Адальберт, похоже, не чистый колдун, чтоб одними заклятиями и мановением рук, для колдовства ему надо что-то материальное из арсенала магов.