Олег Яковлев - Там, где фальшивые лица

Десятки маленьких осколков разбитого зеркала встают на свои места. Кое-кто подбирает их с пола, режет себе в кровь пальцы, но снова и снова упрямо вставляет их в опустевшую раму. Многие кусочки не подходят, ведь на свое место встанет лишь тот, который нужен именно здесь, тот, у которого края совпадают с краями его собратьев, уже стоящих рядом. Это дело не для ленивых, задача для внимательных, но особенно она предназначается тем, кто любит всегда видеть целостность какой-либо картины. Кто любит понимать ее суть и смысл, ведь понимание – самая важная вещь в нашей жизни: если вы понимаете, то вам становится легче, быть может, не так страшно, но точнее всего – невероятно интересно.

Итак, нужный осколок вложен на свое место после, наверное, тысяч отброшенных, неподходящих и лишних. А у вас в руках еще один, в нем вы видите собственное отражение, кусочек себя, но в одном-единственном осколке вы никогда не разглядите себя полностью. Вставьте его в раму, к его собратьям, и вы приблизитесь еще на один шаг к своей цели – пониманию… А тем временем из сумрачного зазеркалья на вас глядит множество незнакомых лиц, ежесекундно меняющих очертания. Кто поймет, какое из них истинное, а какое – лишь фальшивая маска?

Седой старик в плаще с оторочкой из лисьего меха покинул кресло и подошел к окну. Ночное небо швыряло о землю молнии, а дождь лил с такой силой, что казалось, будто весь лес кругом уже утонул в нем, в то время как присутствующим здесь очень повезло оказаться под надежной защитой черепичной крыши высокой башни. Старик отпил из кубка, после чего окунул в вино пальцы и провел ими по стеклу. Кровь и вино! Как же они похожи! Одинаково багровые, такие пьянящие…

Маг продолжал рассказывать историю. Его ученик по имени Арит не упускал ни единого слова, старательно записывая удивительное повествование на длинный, кажущийся бесконечным свиток. Волшебное перо само бегало по бумаге от строчки к строчке, застывая лишь на то время, когда волшебник останавливался – перевести дух.

– Помнится, все закончилось на последнем Коронном Совете в Гортене. А пока же в Тириахаде…

– Нет, – грубо перебил его гость в лисьем плаще.

На него удивленно уставились все: сам рассказчик, его послушник и демоненок в клетке, стоявшей на одном из столов в комнате; даже перо недоуменно склонилось к нему.

– Что «нет»? – вопросил маг.

– Случившееся в Тириахаде, если мне не изменяет память, происходило несколько позже. Сперва нужно рассказать о другом, не менее важном… На далеком севере, среди заснеженных лесов, происходили не менее трагические события.

– Ты прав, друг мой. – Волшебник кивнул, разглаживая неаккуратные складки на рукавах своей темно-синей мантии. – Но нужно также рассказать и о столице, упомянуть обо всех фальшивых лицах.

– О ком? – не понял Арит, на лице мальчишки было написано недоумение.

– Мой юный друг, фальшивыми лицами принято называть тех людей, кто большую часть собственной жизни прикидывается кем-нибудь другим, – ответил ученику мага гость башни. – Сперва они надевают маски, образно говоря, конечно. Прячутся под чужой личиной, скрываются, шпионят, вынюхивают и вызнают чужие тайны. Но потом маска так крепко прирастает к лицу, что уже неизвестно, где какие черты, где какой характер, кем именно являлся когда-то этот человек. Я никогда не любил таких людей, но в смутные дни, о которых идет речь, они окружали каждого из нас, каждого, кто имел глупость держать лишь свой стяг, открыто показывая друзьям и врагам свой истинный облик. От моего неудовольствия, к сожалению, фальшивых лиц не становилось меньше. Наоборот. Чувство постоянного риска, азарт, дрожь в руках, холодок по спине – были такие, кто не мог без всего этого жить. И как поется в старой балладе: «Больше, чем жизнь, они любили такие игры…»

– О, сколько же их было! Служивших сотням разных господ или лелеющих свои собственные цели, – невесело усмехнулся маг. – Чем хуже шли наши дела, тем больше становилось таких людей. Ведь бить в спину всегда легче, нежели выступить против в открытую. И продолжение истории повествует именно о них, меняющих маски, использующих чужие обличья. Скрытность – их образ жизни, обман – их лучший и единственный друг. Ну что, ты готов слушать дальше, Арит?

– Я слушаю, Учитель.

Волшебник продолжил рассказывать, и шустрое перо вновь суетливо забегало по стелящейся вниз бумаге.

Гном надел тапочки. В левой тут же раздался противный полупридушенный писк. Гном, громко ругаясь, вытащил ногу из тапки, вытряхнул оттуда наглую мышь, что залезла погреться, и вновь нацепил ее на ногу. Тапочки… такие мягкие и теплые, нагретые у камина. Кряхтя, он поднялся из кресла, поставил дымящуюся трубку на резную подставку в виде изгибающей хвост рыбы и направился к двери. Уютную, полутемную комнату, где все было столь дорогим его сердцу и знакомым, совсем не хотелось покидать, но настойчивый стук (или грохот, если быть точнее) во входную дверь не оставлял иного выбора. Гном накинул поверх рубахи кафтан и вышел в коридор. На лестнице было темно, из-под двери напротив не лился свет – Мэри уже легла спать, и ему пришлось вернуться и прихватить с собой подсвечник, чтобы не сломать себе шею на скособоченных ступенях.

– Да иду я, иду, – раздраженно проворчал бородач в ответ на непрекращающийся назойливый шум, что рвался под вечер в его мирную обитель.

Неторопливо спустившись по лестнице и явно не ожидая всех тех жутких и необратимых последствий, что в скором времени должен был принести ему с собой припозднившийся посетитель, гном оказался в небольшой прихожей. Несколько раз повернул ключ в замочной скважине и распахнул дверь, впуская в дом порыв прохладного ветра и истошное кошачье завывание.

На пороге стоял, лениво облокотившись о косяк, невысокий оборванец с явным клеймом пренебрежения к собственному внешнему виду и, похоже, без каких-либо средств к существованию. Являл он собой довольно непритязательный вид: на плечах – помятый серый плащ с истрепанными полами, края капюшона, низко надвинутого на лицо, явно кто-то долго грыз, а большой дорожный мешок за спиной походил на уродливый горб. Сказать, что этот бродяга видал виды, значило не сказать ровным счетом ничего. Только облезлые бездомные псы, наверное, могли бы соперничать с ним в своей ободранности и невзрачности, да и пахло от него не лучше.