Дженнифер Арментроут
Демон
Она пахла нафталином и смертью.
Старая Министр Гематои, смотревшая на меня, выглядела так, как будто она только что выползла из могилы, где пребывала последние несколько сотен лет. Её кожа была морщинистой и тонкой, как старый пергамент и каждый её вдох, клянусь, мог бы быть её последним. Я никогда не видела никого настолько старого, но, конечно, мне было семь лет и даже разносчик пиццы казался мне древним.
Толпа неодобрительно бормотала сзади. Я забыла, что простые полукровки как я не могли смотреть в глаза Министру. Будучи чистокровными отпрысками полубогов, Гематои не испытывали недостатка в эгоизме.
Я посмотрела на маму, которая стояла рядом со мной на возвышении. Она была одной из Гематои, но совсем не была на них похожа. В её зеленых глазах сверкнуло выражение, умоляющее сотрудничать, а не быть неисправимой и непослушной маленькой девочкой, какой, как она знала, я могу быть.
Я не понимала, почему она была так напугана, потому что это я столкнулась с выходцем из могилы. И если я переживу это жалкое подобие традиции и меня не заставят выносить её ночной горшок до конца жизни, это будет чудо, достойное богов, которые предположительно наблюдают за нами.
- Александрия Андрос? - Голос министра звучал как наждачная бумага по сухому дереву. Он цокнула языком. - Она слишком маленькая. Её руки тонкие, как отростки оливковых ветвей.
Она наклонилась, чтобы изучить меня поближе, и я отчасти ожидала, что она свалится мне в лицо.
- А её глаза, они цвета грязи, едва ли примечательные. В ней едва ли есть кровь Гематои. Она более смертная, чем все, кого мы видели сегодня.
Глаза Министра были цвета неба перед жестокой бурей. Это была смесь фиолетового и голубого, знак её наследия. У всех Гематои был поразительный цвет глаз. У большинства полукровок тоже, но по каким-то причинам я опоздала на раздачу крутых цветов, когда родилась.
Она распространялась столько, что время казалось мне вечностью, и все, о чем я могла думать - это мороженое и, может быть, поспать. Другие Министры подходили взглянуть на меня, и, перешептываясь, окружили меня. Я бросала взгляды на маму, и она ободряюще улыбалась, давая мне понять, что у меня все хорошо и даже отлично.
Так и было, пока старая дама не начала щипать каждый видимый дюйм моей кожи. Я никогда не любила, чтобы ко мне прикасались. Я никого не трогала и верила, что они тоже не должны меня трогать. Бабуля определенно упустила этот момент.
Она вытянула руку и ущипнула меня за живот через платье своими костлявыми пальцами.
- На ней совсем нет мяса. Как мы можем ожидать, что она будет драться и защищать нас? Она не стоит того, чтобы обучаться в Ковенанте и служить рядом с детьми богов.
Я никогда не видела бога, но мама говорила мне, что они всегда среди нас, всегда наблюдают. Я также никогда не видела пегаса или химеру, но она клялась, что они существуют. Даже в семь лет мне сложно было поверить сказкам, и для моей неокрепшей веры было испытанием принять то, что боги все еще заботятся о мире, который они так густо населили детьми, как могут только боги.
- Она ничто иное как жалкая, маленькая полукровка, - продолжала древняя женщина. - Я говорю - отправьте её Магистрам. Мне нужна маленькая девочка, чтобы чистить туалеты.
Потом она злобно изогнула пальцы.
И я пнула её в лодыжку.
Я никогда не забуду выражение лица моей матери, как будто она находилась на грани ужаса и паники, готовая пробежать между ними и утащить меня оттуда. До меня донеслось несколько вскриков возмущения и несколько глубоких смешков.
- В ней есть огонь, - сказал один из мужчин-Министров. - Она отлично справится с ролью Охранника, может быть, даже Стража.
До сего дня, я не имею представления о том, как доказала свою ценность, пнув Министра по ноге. Но я это сделала. Не то, чтобы это что-то значило сейчас, когда мне было семнадцать, и я не была рядом с Гематои в течение последних трех лет. Даже в нормальном мире я не перестала делать глупые вещи.
На самом деле, я славилась разнообразными глупыми поступками. Я полагала, что это один из моих талантов.
- Ты опять это делаешь, Алекс, - рука Мэтта напряглась вокруг моей.
Я медленно моргнула, заставив его лицо сфокусироваться:
- Делаю что?
- У тебя это выражение лица, - он притянул меня к груди, обвив рукой мою талию. - Как будто ты думаешь о чем-то глубоком, как вселенная. Как будто твоя голова в тысячах миль отсюда, где-то на облаках или на другой планете.
Мэтт Ричардсон хотел вступить в Гринпис и спасти несколько китов. Он был симпатичным парнем, живущим по соседству, который поклялся не есть красного мяса. Он был моей текущей попыткой смешаться со смертными, и он убедил меня сбежать и пойти жечь костер с кучей людей, которых я едва знала.
У меня был плохой вкус на мальчиков.
Перед этим я увлеклась угрюмым заучкой, который писал стихи на обложках учебников и укладывал свои крашеные, угольно-черные волосы так, что они закрывали его ореховые глаза. Он написал обо мне песню. Я рассмеялась, и отношения закончились прежде, чем успели начаться. Предыдущий год был возможно самый неловкий - обесцвеченный блондин, капитан футбольной команды с небесно-голубыми глазами. Проходили месяцы, а мы едва обменивались фразами "привет" и "у тебя есть карандаш?" прежде чем мы наконец-то встретились на вечеринке. Мы разговаривали. Он поцеловал меня и лапал за грудь. При этом он пах дешевым пивом. Я ударила его и сломала ему челюсть. Маме пришлось переехать в другой город после этого, и она читала мне лекцию о том, что нельзя бить так сильно, напоминая, что нормальная девочка не может раздавать такие удары, как этот.
Нормальные девочки также не хотели, чтобы их лапали, и я целиком и полностью верила, что если бы они могла орудовать кулаками как я, они бы это делали.
Я улыбнулась Мэтту:
- Я ни о чем не думаю.
- Ты вообще не думаешь? - Мэтт опустил голову. Кончики его светлых волос щекотали мне щеки. Слава богам, он перерос стадию отращивания дредов. - Ничего не происходит в твоей хорошенькой голове?
В моей голове что-то происходило, но это было не то, на что надеялся Мэтт. Когда я смотрела в его зеленые глаза, я думала о своем самом первом увлечении - запретном, старшем мальчике с глазами цвета грозового неба - того, кто был настолько не в моей лиге, что мы могли быть даже разными биологическими видами.
Технически, я думаю, так и было.
Даже сейчас, я хотела пнуть себя в лицо за это. Я была как ходячая героиня любовного романа, размышляющая о превратностях любви и всякой такой ерунде. Конечно, любовь в моем мире обычно заканчивалась словами "Я заклинаю тебя!" и она была проклята и превращалась в какой-нибудь тупой цветок до конца своих дней.
