Дмитрий Емец
Тайная магия Депресняка
1. Дарх дает силы только одному.
2. Дарх несет боль всем, кто с ним соприкоснется. Но самую большую боль он причиняет тому, кто его носит.
3. Дарх вселяет ужас во врагов.
4. Дарх обжигает взгляд стражу света и завораживает смертного переливами своих граней.
5. Дарх не должен соприкасаться с крыльями стражей света.
6. В дархе не должно быть меньше одного эйдоса. Опустевший дарх заберет собственный эйдос того, кто его носит.
7. Дарх дарит вечность, но эта вечность близка смерти.
8. Дарх останавливает внутренний рост и уничтожает все хорошие задатки. Кто-то может сопротивляться веками, но финал предопределен.
9. Дарх порабощает своего хозяина, если он слабее его. Но и если хозяин сильнее, он все равно порабощает его.
10. Темный страж, лишившийся дарха, лишается вечности.
11. Дарх не должен достаться свету.
1. Валькирия не должна использовать свои возможности в собственных интересах.
2. Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать никому тайны. Иначе тайна защитит себя сама, и всякий услышавший ее умрет.
3. Валькирия должна держать под контролем свои звериные и птичьи воплощения.
4. Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви. Того, кто полюбит ее, ждет гибель.
5. Валькирия должна принять брошенный ей вызов. Кем бы и при каких обстоятельствах он ни был брошен.
6. Валькирию, которая нарушит пятое правило, ждет Суд Двенадцати.
Жили-были три цыпленка:
Як, Як Цыдрак, Як Цыдрак Цыдрони.
Жили-были три цып-цыпки:
Цыпа, Цыпа-Дрыпа, Цыпа-Дрыпа Лямпомпони.
Вот женился Як на Цыпе,
Як-Цыдрак на Цыпе-Дрыпе,
Як-Цыдрак Цыдрони на Цыпе-Дрыпе Лямпомпони.
Родилось у них по сыну:
У Яка с Цыпой – Шах;
У Як Цыдрак с Цыпой Дрыпой – Шах-Шарах.
У Як Цыдрак Цыдрони с Цыпой-Дрыпой
Лямпомпони – Шах Шарах Шарони.
Скороговорка
Глава 1
Руна выпотрошенного школяра
Когда зло сражается с добром, это еще понятно. Но не это высший пилотаж. Высший пилотаж – это стравить добро с добром и, стоя в сторонке, стричь купоны.
«Книга серости»
– Мефодий, мальчик мой! У меня для тебя прекрасная новость! – бодро сказал Арей.
Буслаев взглянул на мечника с тревогой. Сколько он себя помнил, всякий раз, когда глава русского отдела мрака так говорил, прекрасной новость оказывалась только с точки зрения Арея.
– Тебе уже четырнадцать! Ты перешел в третье, едва ли не главное семилетие жизни – с четырнадцати лет до двадцати одного года! Важный рубеж для мужчины. Ты перестал быть мальчиком и стал юношей. Ощущаешь?
Меф заверил, что ощущает. Арей прищурился. В правом глазу зажглась голубоватая мертвая искра.
– Прекрасный возраст, чтобы принести свой первый эйдос! – лукаво продолжал мечник.
Сколотый зуб привычно царапнул язык. Право, если бы сколотого зуба не было, стоило бы повторить печальный опыт и отбить край зуба еще раз. Зуб успокаивал, позволял взять паузу.
– Что? Первый эйдос? Разве это не комиссионеры должны… – начал Меф.
Арей, не дослушав, махнул рукой.
– Ну да… да… Обычно эйдосы приносят нам комиссионеры, наши верные псы, но первый эйдос это другое. Он больше, чем просто трофейный эйдос. Это ритуал посвящения. Гарантия того, что ты служишь мраку, а не тете Зине из магазина. Он станет первым эйдосом в дархе, который тебе предстоит завести в день, когда тебе исполнится восемнадцать.
– Мне предстоит завести дарх? – ужаснулся Меф, глядя на серебристую сосульку на шее у Арея.
Ощущая, что на него смотрят, дарх повернулся и заиграл змеистой гранью, которая закручивалась спиралью, как елочная игрушка-сосулька. Глаза Мефа обожгло точно паром. Смотреть на дарх было больно, прикасаться к нему мучительно. Но и Арею, как ни дорожил он дархом, тоже было с ним непросто. Иногда Меф видел на шее мечника, вокруг цепи, на которой висел дарх, капли мерцающей крови. Дарх растекался, полз по цепи и слизывал их.
Улиту ее дарх мучил чуть меньше. В нем находилось меньше эйдосов, и он был слабее. Зато ночами дарх Улиты обожал переползать ведьме на шею и, обвивая ее как змея, насыщался тугими ударами пульса. «Знает, пиявка гадская, что я полнокровная!» – говорила ведьма.
– Да, синьор-помидор… Предстоит. А как иначе? Так было и со мной когда-то. Первый эйдос – это как первая охота. Только после нее ты становишься полноправным стражем. Докажи, что ты волк, а не кролик, палач, а не жертва.
Меф подумал про себя, что карьера палача его не очень прельщает. Если мраку нужен был палач, почему он не выбрал какого-нибудь придурка из тех, кто вешает кошек в темном тупике за школой или пускает в пруд пойманную рыбу, забив ей в жабры спичку? А сколько редкостных интеллектуалов гоняются с зажигалкой за ползущим по стволу жуком, любуясь, как у него сворачиваются от огня задние лапки, а жук все пытается удрать, наивный? Называется сия картина «Героическая смерть жука-пожарника». И самое скверное, что каждый, даже самый неплохой как будто человек, хотя бы однажды переходит по переброшенной доске этот провал садистического любопытства. Кто-то переходит, а кто-то и срывается.
Арей всматривался в Мефодия осторожно, чуть искоса, но зорко, как человек в метро в чужую книгу. И когда только этот тормозящий даун перевернет страницу? Он что, по слогам читает? Хотя, рассуждая здраво, бумага в книге должна быть чистой и белой. Буквы отравляют воображение.
– А сейчас, Мефодий, я дам тебе фотографию… – продолжал Арей.
– Чью фотографию?
Арей оглянулся на пустое кресло.
– Минуту терпения, синьор помидор! В таком важном деле, как вручение фотографии первой жертвы, необходимо соблюсти все формальности. Для этого мне нужен еще один представитель мрака!.. Прошу, Аида Плаховна!
Прежде чем Меф успел удивиться, в кресле появилась Мамзелькина. Она сидела здесь, видно, давно. В одной руке – большая кружка с медовухой, в другой – глиняная трубочка, клубящаяся дымком. Меф не помнил, чтобы он видел эту трубочку раньше.
Мамзелькина поклонилась Мефу и продолжила посасывать трубочку. Вступать в разговоры она явно не собиралась, предпочитая роль немого свидетеля.
– Аида Плаховна, вы готовы? – официальным тоном спросил ее Арей.
– Я как лапша быстрого приготовления, всегда готова, – отвечала Мамзелькина.
– Тогда не будем тянуть кота за аппендицит, как говорит Улита! Приступим!
Мечник придвинул к себе осколок мраморной плиты с клеймом Канцелярии мрака и начертил на ней индивидуальную опознающую руну – нечто вроде личной подписи стража мрака. Плита оплыла, как забытый на солнце шоколад, забурлила. На поверхность, как из трясины, стали подниматься пузырьки.