Александр Мазин
Анна Гурова
Мой друг Тролль
Скрипнула оконная рама, затем раздался негромкий шлепок об пол, еле слышный. Спрыгнувший с подоконника был нечеловечески ловок.
За окном было темно. Ночь.
В квартире еще темнее, но влезший в окно в свете не нуждался.
Тот, к кому он пришел, — тоже.
— Я здесь, — раздалось из глубины квартиры.
Пришедший пересек комнату и вышел в коридор. Ему пришлось наклониться, чтобы не задеть притолоку.
Хозяин ждал в соседней комнате.
— Принес? — спросил он.
— Нет, — гость опустился на корточки. Теперь его глаза были на одном уровне с сидящим на диване хозяином.
— Почему?
— Это не та.
— Я решаю, та это или не та, — негромко произнес хозяин.
— Ты сам сказал: светловолосая девица, юная, не старше двадцати, а этой почти тридцать, и волосы крашеные.
— Ты уверен?
— Я видел тело. Близко.
— Насколько близко?
— Близко. Я принес тебе волосы.
— Мне не нужны волосы мертвой девушки, — недовольно произнес хозяин. — Мне нужен след.
— Это большой город, — проворчал тот, кто пришел. — Здесь каждый день умирает множество людишек.
— Юная девица со светлыми волосами, — сказал хозяин. — Разве таких много среди свежих мертвецов?
— Среди живых — больше, — тот, кто пришел, облизнул губы.
— Живых оставь мне, — отрезал хозяин.
— Я голоден, — напомнил гость.
— Я тоже, — холодно произнес хозяин. — Иди.
И принеси то, что мне нужно. Ты будешь вознагражден.
Гость поднялся и бесшумно выскользнул из комнаты.
Хозяин посмотрел в запыленное окно. Там было темно — белые ночи наконец кончились. Хозяин не любил белые ночи. Особенно те, которые приходились на солнцеворот.
Глава первая
О том, как Катю предали партизаны
Как-то утром один шотландский тролль спустился к озеру — поискать утопленника на завтрак. Но вытянул вместо утопленника золотую рыбку.
— Отпусти меня, тролль, — просит рыбка. — Отпустишь меня — будут тебе три желания.
Поглядел тролль на рыбку: мелкая, да вдобавок еще металлическая. Только зубы портить… И выбросил ее обратно в озеро.
— Эй! — кричит из озера рыбка. — А три желания?
Тролль брюхо почесал, подумал.
— Ну, — говорит, — ты совсем обнаглела! Ладно, загадывай!
Катя почему-то ожидала, что экзаменаторов будет не меньше пяти человек, однако экзамен принимали всего двое: тетка средних лет с худым замученным лицом и какой-то чернявый парень — наверно, аспирант или вообще старшекурсник, который с ходу обозвал Катю «куколкой», непрерывно ей подмигивал, а принимая экзамен, только что ноги на стол не клал. Вступительный экзамен по истории России и СССР проходил в административном корпусе Педагогического университета имени А. И. Герцена, огромном, сумрачном старинном здании. В аудитории сидели, готовясь, человек пять, остальные психовали в коридоре.
Катя зашла, почти не нервничая, поздоровалась, назвала фамилию.
— Тебе сколько лет, куколка? — весело спросил чернявый, отмечая ее в списке.
— Семнадцать, — буркнула Катя. — Там же написано.
Собственная внешность (а Катя была изящной миниатюрной блондинкой) создавала девушке массу проблем.
Одно дело, когда тебе тридцать, а ты при этом маленькая, белая и пушистая, и совсем другое — в семнадцать выглядеть на пятнадцать…
«В следующий раз скажу „десять“, — подумала она. — Пусть удивляются, какая я умная для своих лет».
— Тяните билет, Малышева, — утомленно сказала тетка.
Катя вытянула, прочитала вопрос и опешила. «Партизанское движение в 1941–1945 гг.».
«Мы же этого не проходили!» — едва не вырвалось у нее, но в последний момент она сдержалась и молча пошла на свое место.
«Ну я и влипла, что за невезение!» — молча возмущалась она, рисуя бессмысленные закорючки на листе черновика. Как можно вообще включать в экзаменационные билеты вопросы, которых не было в учебнике? А если и были, то исключительно «почитать для общего ознакомления». Вот и почитали. Теперь Катя сидела и мучительно вспоминала все, что когда-либо в своей жизни слышала о партизанах. Выяснялось, что слышала немного. Жили в лесу. Нападали на тылы врага. Враги их ловили и вешали. Из конкретного — всё, пожалуй.
Самое обидное, что историю ВОВ Катя знала очень хорошо. Могла в подробностях рассказать и про «блицкриг», и про наступление 42-го, и про контрнаступление 43-го, и про «ни шагу назад», и про «десять сталинских ударов», про что угодно… а проклятые партизаны как-то выпали.
Какой идиот вообще придумал сделать вступительным на иняз историю? Кому она нужна? Почему, в таком случае, не физику или ОБЖ? Зачем ей, будущему переводчику, знать основные методы партизанской войны в лесистой части СССР? На ум не приходило ничего, кроме дурных анекдотов: «Как это — война тридцать лет как кончилась?
А чьи же тогда паровозики мы под откос пускаем?..»
Катя, выждав момент, когда на нее никто не смотрел, обернулась к соседу, русокудрому толстячку в футболке с жизнеутверждающей надписью «Shit happens»:
— Партизанское движение, хоть что-нибудь!
Парень посмотрел на нее круглыми голубыми глазами, подумал и выдал:
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны.
Катя с возмущением отвернулась, прошипев: «Придурок!» Сосед, довольный своим остроумием, захихикал.
— Малышева, вы готовы? — спросили из комиссии.
— Еще минутку, — выдавила Катя, покрывшись холодным потом.
— Вспомнил — Робин Гуд! — послышался шепот остроумца. Катя сначала не поняла, о чем он. Потом, уничтожив его взглядом, подумала и написала на листке: «лесные засады» и «жестокие казни».
— Герильяс! Че Гевара! — шипел сзади кудрявый, продолжая издеваться. Впрочем, может, он искренне хотел помочь. С глубоким вздохом Катя написала «герильяс». Ниже добавила: «„Свобода или смерть!“ — типичный партизанский девиз».
— Девушка, ваше время вышло!
Катя пошла к столу экзаменаторов, как на казнь.
«Главное — не молчать, — думала она, — говорить что угодно, только никаких пауз!» Во всяких памятках для абитуриентов писали, что нельзя говорить «не знаю», надо «затрудняюсь ответить» или «этот вопрос настолько сложен, что не имеет однозначного ответа»… Вспомнив еще одну рекомендацию для абитуриентов — «если не знаешь заданного вопроса, отвечай на тот, который знаешь», Катя откашлялась и уверенным голосом начала издалека:
