Майкл Муркок
Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красная игра. Бегство из сумерек
Черный коридор
(Пер. с англ. Н. М. Самариной)
Пространство — бесконечное.
И — мрачное.
Пространство никакое.
И — ледяное.
* * *
Звезды занимают крохотные его части. Они, словно ища утешения, сбиваются в кучки: несколько миллиардов здесь, несколько миллиардов там.
И — безразличное.
* * *
Пространство не угрожает.
И — не убаюкивает. Оно не спит и не просыпается; оно не мечтает и не надеется; оно не боится; оно не любит и не ненавидит; оно ничего этого не поощряет.
Пространство нельзя измерить. Его нельзя ни рассердить, ни задобрить. Его нельзя просчитать.
Пространство — есть.
* * *
Оно не велико и не мало. Оно не живет и не умирает. Оно скрывает правду, но не лжет.
Пространство — безжалостный, бессмысленный, безличный факт.
Пространство — отсутствие времени и материи.
* * *
Сквозь это безмолвие пробирается крошечный круглый кусочек металла. Так медленно, что кажется, будто он не движется совсем. Крошечный одинокий скиталец, преодолевший громадный — по своим собственным меркам — путь от родной планеты.
Окруженный газовым шлейфом, он слабо освещает кромешный мрак, неся в себе сквозь огромную безжизненную пустоту жизнь.
К его бортам пристроилась куча собственных отбросов: банки, пакеты, обрывки бумаги, шарики жидкости — все те предметы, которые были отвергнуты его системой как не подлежащие восстановлению.
Внутри космического корабля живет Райан.
На нем аккуратный форменный серый комбинезон, в тон огромным, преимущественно серым и зеленым панелям управления. Он бледен и сед, словно и его самого подбирали в тон кораблю.
Это высокий сероглазый мужчина с густыми, сросшимися у переносицы бровями пепельного цвета. Губы его плотно сжаты; выглядит он весьма сильным, понимая, что должен находиться в форме.
* * *
Райан идет по центральному коридору в главный отсек управления, чтобы проверить координаты, расход топлива, датчики регенерации и сверить показания с бортовым компьютером.
Он вполне удовлетворен.
Все находится в идеальном порядке, точно так, как и должно быть.
Райан подходит к пульту громадного центрального бортового экрана. Экран включен и слабо освещает пульт, но изображение отсутствует. Райан садится и, нажав на кнопку, четким размеренным голосом производит стандартную запись в бортовой журнал:
«День одна тысяча четыреста шестьдесят третий. Космический корабль „Надежда Демпси“ держит курс на Мюнхен 15040. Постоянная скорость девять десятых „с“. Все системы функционируют в соответствии с первоначальными расчетами. Никаких других изменений. Все в порядке.
Конец связи.
Исполняющий обязанности командира Райан».
Это сообщение будет сохранено в бортовых записях, а также автоматически будет передано на Землю.
Затем Райан выдвигает ящик и достает большую красную книгу. Это его личный журнал. Он вынимает из кармана комбинезона авторучку и, почесав затылок, медленно и тщательно записывает дату: 24 декабря 2005 г. н. э. Затем достает из кармана еще одну ручку и подчеркивает дату красным цветом. Смотрит на пустой экран и, решившись, пишет дальше:
«Молчание этих бесконечных пространств страшит меня».
Затем подчеркивает красным и эту фразу.
«Мне одиноко. Я постоянно борюсь с отчаянным желанием… Однако понимаю, что превозмогать одиночество не является моей обязанностью. Я почти хочу какой-нибудь аварии, чтобы можно было разбудить хотя бы одного из них».
Мистер Райан берет себя в руки, глубоко вздыхает и продолжает более официально третий из своих восьмичасовых отчетов.
Закончив, он встает, откладывает красный журнал, педантично водворяет в карман ручки и, подойдя к главному пульту, начинает заниматься тонкой настройкой приборов.
Затем покидает главный отсек управления и, спустившись по короткому трапу, открывает дверь в свою маленькую опрятную каютку. На одной стене находится пульт с экраном, на котором виден главный отсек управления. На противоположной стене закреплена двуспальная койка.
Райан выбирается из комбинезона, ложится, принимает снотворное и засыпает. Поначалу его дыхание тяжело, но спокойно.
* * *
…Он входит в танцевальный зал. Сумерки. Высокие окна смотрят на темнеющую лужайку. С потолка льется тусклый свет; пол мерцает.
В зале медленно, строго в такт музыке, кружатся пары, одетые сугубо официально. Музыка тихая и грустная. На бледных лицах танцующих, почти неразличимых в тусклом свете, круглые темные очки. Они напоминают темные маски.
Сидящие вокруг — в таких же темных очках. Музыка становится все тише и тише, темп ее замедляется, и пары кружатся все медленнее и медленнее.
Музыка смолкает.
Начинает звучать тихий, напоминающий псалом распев. Он слышится отовсюду, но исходит не от танцующих.
Настроение в зале меняется.
Танцующие замирают окончательно, прислушиваясь к пению, сидящие встают. Пение становится все громче. Люди в зале начинают постепенно раздражаться. Совершенно очевидно, что их гнев направлен на конкретного человека. Раздается барабанный бой, заглушая пение и становясь все яростнее и быстрее.
Танцоры неистовствуют…
Райан просыпается и вспоминает.
Райан и миссис Райан робко вошли в свою новую квартиру. Громадный, не слишком старый чемодан плюхнулся на пол прихожей. Они отпустили ручку, и чемодан, покачнувшись, замер.
Райан переключил внимание с чемодана на блестящую кадку, в которой росло миниатюрное апельсиновое деревце.
— Мама хорошо его поливала, — прошептала миссис Райан.
— Да, — отозвался Райан.
— Она хорошо разбиралась в таких делах.
— Да.
Райан неловким движением заключил ее в объятия. Миссис Райан сдержанно обняла его, словно побаивалась либо его, либо последствий, которые могли произойти от ее действий.
Райана переполняло чувство нежности. Он улыбнулся, глядя в ее запрокинутое лицо, протянул ладонь и погладил ее по щеке. Она неопределенно улыбнулась.
— Ну, — сказал он, — давай осмотрим фамильные владения.
Держась за руки, они пошли по квартире, по бледно-золотистым коврам, через гостиную, уставленную мебелью под дуб, и остановились перед высокими окнами с видом на жилые кварталы.