Майкл Муркок - Амулет безумного бога

Вековая пыль лежала на руинах города, на его выветрившихся камнях, осыпающейся кладке стен, на полуразвалившихся башнях. Трава пробивалась в щели меж растрескавшихся плит мостовой, и дикие овцы паслись прямо на улицах, а пестрые южные птицы свили гнезда в капителях колонн с осыпавшейся мозаикой. Город, некогда исполненный мощи и величия, ныне был тих и безмятежен.

Белесый утренний туман струился под ногами, ветер тоскливо завывал на пустынных улочках, и безмолвие нарушал лишь приглушенный стук копыт лошадей, которых всадники вели в поводу мимо покрытых патиной времени башен и развалившихся стен, заросших желтыми, алыми и лиловыми цветами.

Перед ними был Сориандум – город, покинутый жителями.

Путники и их кони, покрытые густым слоем пыли, походили на ожившие статуи, выкрашенные в бурый цвет. Они шли неторопливо, потрясенные красотой мертвого города.

Первый был строен и высок ростом. Он шагал хоть и усталой, но легкой походкой, выдававшей в нем закаленного в боях воина. Длинные волосы выгорели на солнце, а в светлых, словно выцветших, глазах таилось безумие. Однако более всего взгляд любого, кто посмотрел бы на этого человека, привлекал бы тусклый черный кристалл, что красовался у него во лбу прямо над переносицей. Это было дел рук ученых магов Гранбретании.

Имя этого несчастного было Дориан Хоукмун, герцог Кельнский. Властители Империи Мрака, замыслившие подчинить себе весь мир, лишили его унаследованных от отца земель, и Хоукмун поклялся отомстить гранбретанцам – самому могущественному народу на истерзанной войнами планете.

Следом за ним брело существо с длинным луком и колчаном со стрелами за спиной. Из одежды на нем были только бриджи и высокие сапоги из мягкой кожи. Да и зачем ему одежда, если он с ног до головы зарос жесткой рыжей шерстью? Ростом Оладан, сын колдуна и великанши, был по плечо Хоукмуну.

Отряхнувшись от пыли и песка, Оладан сказал:

– В жизни не видел города прекраснее. Но почему он обезлюдел? Как могли жители покинуть столь чудесное место?

Хоукмун потер камень во лбу – как всегда, когда бывал озадачен.

– Может быть, заразная болезнь… Кто его знает. Будем надеяться, что зараза – если это она виновата – выкосила всех подчистую. Потом я поразмыслю над твоим вопросом, а сейчас мне слышится плеск воды. Вода, друг мой Оладан, это как раз то, что нам нужно в первую очередь. Во вторую очередь нам нужна еда, в третью – сон, а уж размышления – в четвертую…

На одной из площадей они обнаружили стелу из голубовато-серого камня с рельефным изображением пловцов. Из глаз каменной девы в небольшой бассейн под стелой струилась ключевая вода.

Утолив жажду, Хоукмун провел мокрыми ладонями по запыленному лицу и уступил место Оладану. Потом он напоил лошадей.

Достав из седельной сумки истрепанную карту, которую ему дали в Хамадане, он водил по ней пальцем, пока не наткнулся на слово «Сориандум». Вздохнув с облегчением, он улыбнулся:

– А мы не так уж сильно отклонились. Сразу за холмами течет Евфрат, а за ним, примерно в неделе пути – Тарабулас. Отдохнем здесь денек и двинемся дальше.

– А перед отъездом вам захочется осмотреть город, это как пить дать, – ухмыльнулся Оладан. Он побрызгал на грудь водой и поднял с земли лук и колчан. – Вы говорили, что во вторую очередь нам нужна еда. Я тут неподалеку приметил хорошего барана. Скоро вернусь. Сегодня на ужин у нас будет жареная баранина.

Он уселся в седло и направил коня к разрушенным городским воротам.

Не теряя времени даром, Хоукмун разделся и погрузил кисти в прохладную воду. Постанывая от удовольствия, он вымылся и достал из седельной сумки чистую одежду – шелковую рубашку, подаренную владычицей Хамадана Фроброй, и синие расклешенные бриджи из хлопка. Радуясь возможности отдохнуть от доспехов из кожи и стали, которые он, опасаясь погони, носил даже в пустыне, Хоукмун оделся в чистое и обул легкие сандалии. Вряд ли преследователи сумеют добраться сюда, а сам город, похоже, не таит в себе опасности… Единственной уступкой недавним страхам был меч, оставшийся у Хоукмуна на бедре.

Расседлав коня, он улегся в тени полуразрушенной башни, привалившись лопатками и затылком к стене, и стал ждать Оладана с добычей. Миновал полдень. Вскоре Хоукмуна одолел сон, но через час тревога, не покидавшая его душу, разбудила его.

Куда запропастился Оладан? Много ли времени нужно меткому стрелку, чтобы убить одного-единственного дикого барана? Уж не попал ли карлик в беду? Но откуда здесь взяться опасности? Может быть, Оладан убил барана, но ему не хватило сил взвалить добычу на коня, и он решил отдохнуть часок-другой?

«Нечего рассуждать, надо идти к нему на помощь», – решил Хоукмун.

Оседлав коня, он проехал по улицам, миновал пролом в окружавшей город стене и поднялся на холм. Конь будто обрел прежние силы, коснувшись копытами травы, и Хоукмун пустил его легким галопом.

Он догнал стадо овец, бредущее за крупным, упитанным вожаком – очевидно, тем самым бараном, о котором говорил Оладан. Но маленького горца поблизости не было.

– Оладан? – закричал Хоукмун, озираясь. – Оладан!

Но ответом ему было лишь слабое эхо.

Нахмурясь, Хоукмун пришпорил коня и направил его на соседний, более высокий холм, в надежде увидеть с вершины своего друга. Овцы бросились перед ним врассыпную; упругая трава заглушала топот копыт.

На вершине Хоукмун натянул поводья и огляделся, прикрыв ладонью глаза, но Оладана не увидел.

Обернувшись к городу, он уловил движение на восточной стороне площади, где бил ключ. На самом ли деле заметил он человека, прячущегося в тени домов, или это обман зрения? Если Оладан возвратился другой дорогой, почему он не ответил на зов Хоукмуна?