Глава 1. ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ЧАРОДЕЕВ
Когда Ориэлла не смогла подчинить себе Пламенеющий Меч, фаэри обрели не только долгожданную свободу, но и коней, которые долгое время жили за морем в человеческом обличье.
— Скачите, дети мои! — вскричал Хеллорин, обращаясь к своему народу. — И пусть мир содрогнется от новой скачки фаэри!
— Нет! — воскликнула Эйлин. — Не делай этого, Повелитель! Отпусти ксандимцев! Это же умнейшие существа!
На мгновение Владыка Леса замешкался. Пока Эйлин жила в его царстве, они сдружились, и он был многим обязан ей. И все же он должен укрепить свою волю. Никто не смеет ограничивать его желания! Дни чародеев миновали, и теперь фаэри вновь потрясут мир до основания! Дернув плечом, Хеллорин выбросил из головы Эйлин и своего мягкосердечного сына, который, дай ему волю, тоже оставил бы скакунам фаэри никчемный человеческий облик. Ничего, придет время, и он научит Д'Арвана уму-разуму!
Головокружительным прыжком белая кобылица устремилась в небеса. Сердце Хеллорина, столь долго прикованное к земле, воспарило, когда она, оттолкнувшись копытами, взлетела и, убыстряя шаг, поскакала по воздушной тропе. Упиваясь своим триумфом, он даже не заметил, как за спиной у него Пламенеющий Меч отворил врата времени. Он не видел, как Д'Арван, его сын, проскочил туда вслед за Ориэллой, и его закружило прошлое.
Хор голосов подхватил клич Хеллорина. За ним поскакали фаэри — уже не призрачные тени, а прекрасные всадники. Излучая сияние, летели они на великолепных своих скакунах, которые всего лишь мгновение назад имели облик, чувства и разум обычных людей. Похожие на легкие облачка, они взбирались все выше и выше, а те, кому не хватило лошадей, побежали к лесу, словно собираясь пешком следовать за кавалькадой.
Владыка Леса гордо поглядывал на своих подданных, и только одно обстоятельство омрачало его триумф: эта скачка была лишь жалким подобием тех, прежних, ибо всего около сотни скакунов фаэри пришли с Ориэллой в Долину. Впрочем, он решительно отмел эту мысль, не желая омрачать подобными сопоставлениями момент долгожданного торжества. Если остальные кони где-то по эту сторону океана, они найдутся, а нет — что ж, родятся новые от тех, что уже есть.
Утешив себя таким образом, Хеллорин наслаждался вновь обретенной свободой, большими глотками пил ледяной ветер, бьющий в лицо и обжигающий легкие, а белая кобылица перелетала с облака на облако, высекая молнии серебряными копытами.
Далеко внизу острый взгляд Владыки Лесов различил крохотные фигурки удирающих смертных; они суетились, как муравьи, среди горящих деревьев у края Долины. От этих существ бывает кое-какая польза, подумал Хеллорин, но все же неплохо бы преподать им урок: они должны уяснить, что отныне их хозяева — фаэри. Оглушительным свистом он созвал своих гончих и, пришпорив белую кобылицу, устремился вниз, прямо на головы смертным. Его спутники тоже спускались, прочерчивая в небе дуги, подобно падающим звездам. Глаза их горели жаждой крови, а голоса срывались на визг, когда они пели боевую песню, словно клинок пронзавшую тучи.
Наемники, сопровождавшие Элизеф, были загнаны, словно олени, и словно олени перерезаны под сенью многострадального леса, вдоволь хлебнувшего крови, а когда последний смертный был убит, фаэри огляделись по сторонам в поисках новых жертв.
Предсмертные крики достигали озера в центре Долины, и, слыша их, Эйлин вздрагивала. Предательство Повелителя фаэри ранило ее душу — и к тому же она только что потеряла дочь. Подавленная горем, Эйлин стояла в оцепенении, и только упрямая гордость помогала ей держаться на ногах. Уже второй раз в жизни ей пришлось испытать горечь утраты самого дорогого: дочери, дома, надежд. Когда погиб Джерант, жизнь ее превратилась в руины, но тогда она нашла в себе силы построить новую жизнь из осколков мечты, а сейчас она постарела, сейчас она сломлена и одинока. Где же теперь взять силы и мужество, чтобы вновь собрать все по кусочкам?
За спиной у нее стояли Ваннор и Паррик — прежние товарищи Ориэллы, предводители мятежников, которые, пока Эйлин пребывала в потустороннем царстве фаэри, укрылись от преследования в ее Долине. За время своих бдений у магического окна Хеллорина, позволяющего наблюдать за происходящим в обычном мире. Эйлин хорошо их узнала — за исключением одного, который, судя по внешнему виду, пришел откуда-то из-за моря, куда не доставала магия окна Повелителя фаэри.
Впрочем, ни один из этих смертных для Эйлин ничего не значил. От них ей нужно было только одно — чтобы они поскорее убрались и Долина вновь перешла бы в ее распоряжение. Разрушения, причиненные волшебницей погоды Элизеф, были огромны, и надо было, не теряя времени, приступать к восстановлению. Но больше всего ей хотелось просто остаться одной. И все же это было невозможно: эти люди были друзьями и соратниками Ориэллы, и Эйлин понимала, что должна хотя бы дать им немного отдохнуть и набраться сил, прежде чем спроваживать из Долины. Но помогать им она не собиралась. Пусть смертные сами о себе заботятся!
Из всех, кто пережил события этого кошмарного дня, лучше всего владела собой Дульсина, которая вообще была мало знакома с госпожой Ориэллой. Она понимала, что в данную минуту никто, кроме нее, не в состоянии позаботиться о том, чтобы ее товарищи провели ночь в относительном уюте. Паррик стоял, отвернувшись от остальных, и, опустив голову, бормотал леденящие душу проклятия. Сангра отчаянно, но безуспешно пыталась удержаться от слез, до боли в пальцах стискивая рукоять меча, как будто это могло уберечь ее от страха и опустошенности.
Фионал, для которого Д'Арван был одним из лучших друзей, старался успокоить чужака — непривычно смуглого человека с длинными жесткими волосами и гибким, мускулистым телом танцора. Чужак, не слушая Фионала, громко и яростно выкрикивал что-то на непонятном языке, а Ваннор, милый, добрый Ваннор, который еще минуту назад казался таким спокойным и собранным, вдруг так резко уселся на землю, словно ноги его внезапно превратились в кисель, и закрыл лицо руками. Но больше всего Дульсину тревожило окаменевшее лицо волшебницы Эйлин, на котором неистовым пламенем горели глаза.
Она подумала, что лучше всего покинуть это печальное место, где все напоминает о разыгравшейся трагедии, и вернуться в лагерь, — Дульсина надеялась, что огонь пощадил его. Понимая, что ее спутники сейчас не способны думать ни о чем, кроме постигшей их утраты, она попробовала заговорить с волшебницей Эйлин, но натолкнулась на непроницаемую глыбу льда, за которой сверкал огонь едва сдерживаемого гнева.
Мало что в этой жизни могло выбить Дульсину из колеи, но от взгляда волшебницы у нее мороз пробежал по коже. Ни за что на свете она не рискнула бы повторить попытку, поскольку не сомневалась, что в следующий раз госпожа посмотрит на нее уже не с ледяным равнодушием, а просто испепелит взглядом. Дульсина, не будь дура, тотчас же решила изменить план. «В конце концов, можно перенести лагерь сюда, — подумала она. — Великий Чатак, нам необходима хоть самая малость уюта после всего, что пришлось сегодня увидеть и пережить. Скоро стемнеет, и до темноты надо успеть организовать укрытие и поесть».
