Алёна Кручко
Полуночные тени
Колинова Звездочка никак не могла разродиться. Теленок шел правильно, головкой, но крупный был необычайно; мелкокостная, поджарая Звездочка вряд ли годилась в матери такому богатырю.
Посеревший Колин бормотал молитву Хранителю стад, я пыталась передать измученной Звездочке еще немного сил. Винси, Колинов работник, дюжий флегматичный парень, мялся на подхвате: его дело было тянуть теленка, как появится. Колинова женка Джильда тем временем готовила отвар — я принесла с собой все нужные травы, как чувствовала, что понадобятся. Хотя — нетрудно было догадаться. Наш Колин, как любой, наверное, трактирщик, падок на сулящие выгоду авантюры, а эта вся прошла на моих глазах. Колин долго подмазывался к баронскому управляющему, чтобы тот в добрую минуту замолвил за него словечко перед господином; долго, но своего добился. Отвел Звездочку, когда пришла ее пора, к лучшему быку из господского стада знаменитой турской породы, рядом с которой деревенские буренки — что козы.
— Сьюз, а Сьюз, — дрожащим голосом позвал трактирщик. — Ты скажи, он жив хоть? Если… то есть…
Я поняла, о чем боится он сказать. Не пришлось бы звать живодера. Ради спасения такого приплода — можно и должно.
— Погоди, — ответила я, — не трясись. Если отвар не поможет — тогда…
Погладила дрожащую Звездочку, та ответила жалобным хриплым мычанием. Устала, бедная.
Джильда вошла торопливо, держа в вытянутой руке исходящий паром ковшик.
— Наконец-то, — буркнул Колин. Обычно добродушный, он, кажется, готов был рычать и кусаться, и сдерживался из последних сил.
— Разбавь немного, — велела я. — Совсем немного, только чтоб не обожглась.
Джильда долила в ковш колодезной воды из бочки в углу, подошла. Бросила опасливый взгляд на мужа, на Звездочку. Я приняла у трактирщицы ковш, нашептала над отваром нужный заговор, добавила короткое моление к Хранителю стад и, миг поколебавшись, к Звериной матери. Сунула обратно Джильде:
— Вливай ей, быстро.
Закрыла глаза, улавливая изменения. Ощутила прошедшую по мышцам волну тягучей боли, подстегнула: ну же, давай! — и с трудом успела оборвать связь. Телиться вместе с коровой мне не улыбалось.
Звездочка застонала почти по-человечески, Колин рявкнул на работника:
— Тяни, болван!
Зашумело в ушах. Я прислонилась к стенке стойла, отерла пот со лба. Больше от меня ничего не зависит, что могла — сделала. Теперь только ждать.
Время словно остановилось. Жалобное мычание Звездочки, хриплая, вполголоса, ругань Колина, пыхтение Винси… Джильда стояла рядом со мной, прикусив край ладони: от нее, как и от меня, толку сейчас было чуть. Мы могли только молиться.
Я даже не заметила, когда все кончилось.
— Бычок, — обессилено и блаженно сказал Колин. — Бычок, слышите, вы?! Бычо-ок… Умничка моя!..
Разумеется, сначала он обнял корову. Но потом пришел черед и нас с Джильдой. Звездочка вылизывала рыжего, как все турцы, сынулю, а счастливый трактирщик облапил нас сразу двоих, закружил, смеясь. Повторил:
— Бычок, ну надо же! Хвала Хранителю стад!
Я его понимала. Бычок-турец, хоть бы и полукровка — благо для всей деревни, но для хозяина — золотое дно. Уже лет через пять, подумала я, деревенское стадо не узнать будет.
— Поздравляю, Колин!
— Тебе спасибо, Сьюз! Кабы не ты…
— Гляди, — засмеялась я, — какой шустрый!
Рыженький уже успел найти вымя и старательно сосал, подрагивая хвостом и смешно отставив заднюю ножку.
— Пойдемте, — растроганно прошептала Джильда. — Нечего тут шуметь.
Шуметь мы продолжили в трактире. Счастье пополам с облегчением кружит голову не хуже крепкой браги; впрочем, и за брагой дело не стало: вести по деревне расходятся быстро, а предвечернее время располагает к трактирным посиделкам. Но я не собиралась засиживаться. Отпразднуют без меня. А я дождусь бабушку — и домой. Устала. Забавно: сегодня у нас с бабулей забота одинаковая…
Я уминала поданную Джильдой кашу со свиными шкварками, запивала слабеньким элем и глупо улыбалась, вспоминая смешного рыжулю. Малыши — они все такие трогательные. Но в этом чувствовалась порода. Красавцем вырастет.
Интересно, как у бабули обошлось?
Словно откликаясь на мои мысли, в трактир заглянул мелкий Ронни. Взгляд мальчишки шустро обежал собравшихся и остановился на мне.
— Сьюз, бабка Магдалена велела передать, чтоб ты ее не ждала, она до утра у нас останется!
Голос — так и распирает счастьем. Но если все хорошо, чего ж тогда?…
— Стой, подь сюды, — рявкнул готовому исчезнуть мальчишке Колин. — Что там у вас?
— Мальчик! — сияя, сообщил Ронни. — Большо-ой! Бабка Магдалена говорит, все хорошо, но она хочет все равно с мамой побыть, так лучше будет.
— Ну, беги, — трактирщик широко улыбнулся. — Да передай матери с отцом мое почтение!
— И мое! — крикнула я вслед.
— Пасиб, — донесся издалека ответ Ронни.
Джильда присела рядом, сказала тихонько:
— Ну вот, и у Гвенды все хорошо, благодарение богам. И Колин… он, бедный, последние дни сам не свой был, совсем извелся. Спасибо тебе, Сьюз.
— Джил! — рявкнул Колин. Трактирщица подхватилась, убежала. Ее крахмальный чепчик и белый фартук замелькали меж гостей, проворные руки меняли пустые кувшины на полные, и была она — как шустрое, деловитое, расторопное привидение. Я покачала головой. Зимой Джильда подхватила жестокую простуду и скинула ребенка, первенца. И, хотя проболела недолго, душевно до сих пор не оправилась. Куда делась острая на язычок хохотушка, не спускавшая обычных для подвыпивших мужчин шуточек? Пройдет, говорила бабушка, время лечит. Но пока что смотреть на Джильду было больно.
Веселье в трактире нарастало, и я поторопилась доесть. Поднялась, прощально махнула рукой. На пороге меня догнал Колин, сунул в корзинку каравай свежего хлеба и увесистый сверток, благоухающий свиными колбасками:
— Бери, Сьюз, поужинаешь.
Был он уже слегка пьян — и, верно, поэтому даже не попытался меня обнять. Что мне в Колине нравится, так это умение себя обуздать. Хотя, конечно, при его ремесле иначе нельзя.
Я посвистела Серому, но пес не появился. Пришлось звать. Извини, хозяйка, пришел ответ. С картинкой… мда. Ну что ж, зато от Серого щенки хороши. Броке, хозяин пегой сучонки, небось только рад, что нас с Серым нынче в деревню принесло.
На запах колбасок за мной увязалась кузнецова шавка, рыжая, склочная и блудливая.
— Отвали, — буркнула я, — самой мало.
