В землях Элес начиналось утро. Небо постепенно розовело. Облака плотной стеной закрывали небосклон, не давая пробиться прямым лучам солнца; отчего свет лился на землю равномерно, и город приобрел кроваво-красный оттенок.
Но недолго небеса давили пурпуром. Время шло. Солнце поднималось все выше, и рассветный сумрак сменялся ясным утренним светом. С приходом его оживал и мир. Начинали раздаваться голоса. На улицах стали появляться люди, ремесленники открывали свои лавки.
Единственным безмолвным местом был темный замок, что находился в восточной части города. Его громада казалась непобедимой и в тоже время вызывала чувство какой-то неестественности. Будто ему чего-то остро не хватало. Но никто не думал об этом, так как на крепость, казалось вырастающую из горного хребта, никогда вблизи не смотрели. Даже мельком. Боялись…
Если нельзя избежать опасности,
что толку в трусости, которая все
равно не защитит тебя?
Древнеиндийское изречение
Она бежала со всех ног, задыхаясь, но не смея остановиться. Остановка была равносильна смерти, а умирать в семнадцать лет захочет разве что патологический неудачник. А если у тебя, ко всему прочему есть магический Талант, то жизнь становится раз в десять и любимей, и дороже. К сожалению, этот же Дар способен укоротить её до немедленной казни. Например, он заставил тебя, падая с лестницы, сделать землю более мягкой. На Заре! Это ж надо было додуматься! И конечно, это стало сигналом для патрулей Стражей — единственных дозволенных магов, если не считать целителей. Да и считать этих, с позволения сказать, «магистров» магами нельзя: они обычные травники; тех из них, кто был носителем Таланта очень мало.
На этой «оптимистичной» мысли Юриль споткнулась о булыжник, не известно как оказавшийся на всегда тщательно прибираемой дороге, и растянулась на мостовой. С опорой под ногами исчезло и призрачное спокойствие, тут же сменившееся паническим ужасом, когда в такт сердцебиению раздался вдалеке стук копыт.
«Стражи», — пронеслось в голове, затопив остатки разума, заставив рывком подняться, и бежать, уже не разбирая дороги. Все вселяло страх. Красные от зари стены «давили» сверху мрачностью и темнотой.
По лицу хлестнула ветка, принеся острую боль и выбивая землю из-под ног. В глазах потемнело, все слилось в одно багровое пятно; но животное желание жить было слишком сильно, чтобы просто остаться лежать. И снова: улица — двор — арка — улица… Свернуть в угол…
Крик стеклянным звоном разнесся по городу… И стало тихо…
* * *
Дневное светило вышло на небосклон, но было еще слишком рано, и большая часть города спала беспробудным сном. Скоро, совсем скоро он оживет весь, но пока бодрствовали лишь неуемные «жаворонки».
Солнечный свет почти не проникал в тихий сумрак лавки, придавая таинственности. В воздухе витали терпкие запахи трав, лучше вывески сообщая о том, что здесь производят. Мирно булькал котел на огне, будто жалуясь на слишком трудолюбивого хозяина. Тикали часы.
Но, похоже, не один целитель встал ни свет ни заря. Тихое «Дзинь» серебряного колокольчика возвестило о приходе клиента. Из другой комнаты, тут же вышел на встречу молодой травник. Русые кудрявые волосы подвязаны шнурком, на атлетически сложенном (что было, как ни странно, характерно для всех травников) теле серый немаркий костюм и фартук, когда-то тоже серого, а теперь разноцветно-пятнистого цвета.
— Доброе утро, вила[1] Леста. Пришли снова за мазью или что-то еще? — он вежливо улыбнулся и зашел за прилавок.
— Для кого доброе, Орнет, а для кого не очень. Да я снова за мазью, ноги все ёще побаливают, — женщина достала пару монет и положила на стол. Знахарь же заинтересованно взглянул на неё и, отдав ей баночку с зельем, спросил:
— Что же случилось?
— А ты не слышал? — изумилась посетительница, — эти проклятые Стражи опять кого-то поймали. Похоже девушку. Крик этот у меня до сих пор звенит в голове.
— Да, вопила она громко, — он достал из шкафчика пучок трав и стал нарезать, будто не замечая изумленного взгляда собеседницы, — но знаете, за месяц ловят столько людей, что терзать душу из-за каждого — самому рехнуться можно. Да, жалко, но ведь вы даже имени этой девушки не знали.
Его слова были для женщины, как удар молнии. Не веря своим ушам, она тихо произнесла:
— О Духи! Орнет! Что с тобой стало?! Ты был таким отзывчивым мальчиком! — тот ничего не ответил, и клиентка пошла к выходу.
Дверь хлопнула, звякнул колокольчик. Юноша, спокойно продолжал изготавливать эликсир.
В это же время из внутренней комнаты выглянула русая девушка, осмотрелась — нет ли еще кого, и наигранным удивлением сообщила, — Какой ты оказывается жестокий, — после чего нагло ухмыльнувшись, села верхом на стоящий у стенки стул.
На первый взгляд она бы произвела впечатление отпетого сорванца, но на второй стало бы видно, как не сочетается такая улыбка с грустными серо-голубыми глазами и тонкими чертами лица, склонными скорее к задумчивости, чем к смеху и веселью.
Но травнику хватило и этого:
— Тебе смешно? А мне не очень, — запалив специальную свечу, парень с укором посмотрел на неё, — зачем было так орать, я чуть не оглох.
— Я тогда очень испугалась, — она насупилась, — и вообще, кем, по-твоему, ты должен был мне показаться в темноте?
— Ладно-ладно, не ярись, я сам еще не отошел, — жидкость, капнутая в чашу, зашипела и испарилась, оставив бурую массу, когда-то бывшую мелко нарезанными травами, — ты представь себе: спокойно работаешь, как за окном проносится твоя племянница. Я удивился, что не поседел, тебя вытаскивая.
— А ты работаешь на заре? Зачем? — удивление в её глазах странно сочеталось с любопытными огоньками загоревшимися, как только в поле зрения девушки попались книги.
— Юрии-иль, — на губах Орнета появилась необидная усмешка, — неужели ты не замечала, что лучше всего колдуется именно в это время, от чего и сдерживать себя тяжело. Именно поэтому работаю я на заре: если магия действует лучше, то алхимия и подавно. С другой стороны, — голос его погрустнел, — это очень на руку Стражам: и колдовать легко, и ловить неугомонных магов легче.
— А как ты себя сдерживаешь? — вовремя отобравшая книгу у Юриль, рука целителя не дала её любопытному носу сунуться в фолиант.
— Дело привычки. Поживешь в корпусе учеников — научишься. Тут уж «хочу — не хочу» не действует: жить-то хочется.
