Беркем Атоми - Чиста пацанская сказка - 3

Смысл того, что было до этого, примерно такой: Маратка нормально так окопался у колбасников — райончик под ним, все башляют, причем все законно, безо всякого хулиганства. Наверное, как раз через это он стал слишком много про себя знать и буром попер на местного марового, был у него там один крученый — чисто формально сам никто, арендатор, и звать-то его никак, но при делах и при нормальном лавешнике. Чисто чтоб обозначиться на районе, Маратка легонько прессанул пару местных колхозников — а заодно и этого самого марового. Решил, понимаешь, что первый парень на деревне. Не, в понятиях так оно и было, но бабло — оно кого хошь заборет, и вот вместо зла оно забороло Маратку: местные бугры, с которыми крученый арендатор пилил бюджет, выкатили Маратке реальную предъяву, не погнушавшись полным беспределом. Причем обставили это все по-сучьи, административным ресурсом. Или, как это модно сейчас называть, по рейдерски: технично отжали у лоха поток.

В залупу Маратка не полез. Хотя надо сказать, что не оттого, что очканул — может, чисто пожалел ту сучку, на которой с какого-то перепуга подженился, и ее старого папана. А может, просто размяк на ивжопейской стороне, там же как, можно год прожить и никому ливер не вытрясти, как бы не принято такое там. Вот он и оставил им все да и чуханул в чем был куда глаза глядят. Забегая поперед паровоза, намекну: вышло так, что глаза его глядели в эльфячью сторону. По дороге ему киданули цинка, что не все так просто и что прессуют его не столько за того марового, что все закручено куда как туже, чем наивному Марату представлялось в прошлой книжке.

— Ты этого-то, место сто сорок второе, давай-ка толкни, пускай убирает свою задницу с глаз долой. Ща это рыло припрется, будет по головам выпускать.

— А че, подходим уже?

— Да. Палубные еще полчаса назад говорили, что уже Пидора С Клизмой видать. — неполиткорректно отзвался старшой.

— Это че, где-то еще часа два ходу, ага?

— Если ветер не переменится. Все, хорош уже бакланить, давай иди подымай. И это, не забудь лавешника с него стрясти.

— Мы на сколько там договаривались, че-то забыл… Три монеты за то, что в багажное взяли, и столько же за шконку в общем, че он там еще должен?

— Вроде ниче больше, за можжевеловку он отдельно башлял… Короче, три еще с него. И это, каждую проверь на зуб, че-то не нравится мне его рожа.

Молодой трюмный встал и поперся по низкому «салону четвертого класса», оскальзываясь на толстом слое блевотины, мерцающем в неверном свете жировых коптилок. В трюме заранее расслабившиеся матросики не убирали уже пару дней, зачем — скоро порт, расчет и девки; начальство тоже смотрело на все сквозь пальцы — чай, не первый класс, доедут и так; тем более, что уже практически доехали…

Огромный вонючий пакетбот расталкивал обильный мусор на рейде порта назначения, и перед столпившимися на верхних палубах пассажирами верхних классов давно маячил силуэт символа столицы Эльфячьего края, увенчанный армянской короной смазливый юноша в бабском прикиде. Одной рукою юноша примеривался к небесам нехилой пупырчатой дилдой, на сгибе другой покоилась громадная Книга Пернатого Хода, согласно которому на эльфячьем конце света вставало солнце и делались дела.

Приплющенные трехнедельной качкой зеленолицые пассажиры жадно хватали свежий ветерок, на палубе царило радостное оживление, ведь плыть оставалось совсем немного, и совсем скоро можно будет сойти наконец с этой пляшущей под ногами мерзкой душегубки, где не осталось ни одного незаблеванного уголка.

Рад был и экипаж; ведь что для капитана, что для последнего салажонка мало удовольствия катать через вечно бушующую Иплантику воняющее рыготиной стадо.

Разве что зайчики малость скрашивают мореходу унылую мерзость трансиплантических перевозок; но это строго в том случае, когда свое кровное удается укрыть от хищного взгляда вездесущих стивидоров, сидящих на проценте с перевезенной головы. Поэтому те, кто хотят доехать, а класть денюжку в кассу не торопятся, едут в самом дальнем углу багажного трюма.

А вот нынешний зайчик с непривычно круглой ряшкой был весьма странной птицей: договорившись с трюмными на три монеты, всего через пару дней он согласился добить столько же, чтобы перебраться на нары четвертого класса, да еще каждый день покупал у матросиков кварту можжевеловки, и в результате выпил по дороге на вдвое большую сумму, чем нормальный проезд в третьем, со всего лишь двухэтажными нарами и не слишком разбодяженным пивом в буфете.

Едва найдя в темном закоулке нужную шконку, матросик отвесил скрипучей конструкции увесистый пендаль:

— Э, место сто сорок два! Зайчик! Подъем, приехали.

— Че? Тебе чего, морда? — едва разлепил глаза Марат, всю дорогу спасавшийся от качки беспробудным пьянством. — Ты за метлой-то смотри, ишь ты, зайчика нашел… Опа, да пол-то еще качается. Выходит, мы еще плывем. Ты че тут гонишь, какой «приехали»?

— Подходим. Берег рядом, уже вывески на пивнушках прочитать можно, если грамотный. Гони бабло, три монеты с тебя.

— Держи. — Марат перегнулся со шконки и ссыпал в горсть морячку оговоренное серебро, отметив истощение кассы и непроизвольно переглатывая от слова «пивная». Перекошенное бодуном воображение уже рисовало ему огромную холодную кружку, покрытую нежной испариной. — Ну, кому стоишь, еще хочешь? Расслабься, морячок.

— Это ты «кому сидишь». Собирайся и давай на палубу, а то щас уже стивидор придет.

— И че мне твой стиви-как-его-там? Поезд встанет, тогда сойду. Я тебе за доставку забашлял, дальше все, сам решай свои непонятки.

Весь Маратовский ряд шконок одобрительно загудел — морячки с пассажирами особо не церемонились, между шконками не протирали, а бухло продавали в три цены, оттого народу было приятно посмотреть, как один из них нарывается на нехорошее.

— Э, зайчик, ты че, не врубаешься? Я ж тебе говорю — щас стивидор у выхода станет, и все. Давай на палубу, будем грузовую пристань проходить, там все, кто как ты едут, на берег прыгают. Да ты не ссы, там до берега рукой подать.