Виталий Вильчинский - Извилистый путь

Я сидел за столиком у окна, медленно потягивая эль и жуя соленые орешки. За окном виднелся небольшой задний дворик, где росло несколько фруктовых деревьев. На их ветках уже появились первые листочки: в эту деревенскую глушь тоже пришла весна.

Трактир, в который я зашел перекусить, находился в центре деревеньки, стоявшей у когда-то оживленного тракта, проходившего недалеко от гряды гор. Дорога вела к морю, но после того, как в горах поселился дракон, она опустела, в селе стало меньше жителей, а в таверне часто гуляли рыцари со своими компаниями перед сражением со злобной тварью. Наверное, нажирались для храбрости. Но деревня опустела скорее не из-за соседства дракона, а из-за наездов драконоборцев. И эти великие воины, утром основательно опохмелившись и взобравшись в седло с помощью своих верных оруженосцев, покачиваясь в седле, и изрыгая проклятия, отправлялись на ратный подвиг.

Но мерзкий ящер всегда выходил победителем.

Прицельным плевком жидкого огня дракон срезал копье рыцаря, а вторым поджёг перья на шлеме. Лошадь, обездвиженная волнами ужаса, исходящими от огромного ящера: замерла, как изваяние сама себе. Даже нога одна так и не дотронулась до земли.

Основная масса рыцарей после этого убегала, теряя по дороге остатки своих доспехов, но были и такие, как этот. Спрыгнув с коня и выхватив меч, вояка ломанулся на дракона. Зверь презрительно покосился на него глазом, и демонстративно улегся на живот, и, положив голову на лапы, зажмурил глаза. Ошалевший рыцарь налетел на зверюгу, и, отбросив щит, ухватив меч двумя руками, принялся рубить чудищу шею.

Тварюга блаженно щурилась на солнышке и урчала от удовольствия. Рыцарь в ярости начал рубить еще сильнее. Когда у него истощились силы, воин начал пилить. После рубки по бугристой коже и гребню на спине, меч был с такими зазубринами, что и за пилу сойти мог.

Но, что довело драконоборца до белого каления, так это то, что когда он, смахнув пот с чела, сквозь звук пульсации крови в ушах вдруг услышал нарастающий храп дракона. «Да как он посмел спать, когда его убивают?!» И, осатанев от гнева, рыцарь принялся рубить с новой силой. Спустя некоторое время дракон приоткрыл глазище и разомлевшим голосом попросил:

— Сместись чуточку левее. А то водянку к вечеру мне натрешь! — и, закрыв глаз, сделал вид, что снова уснул.

Борец за мир во всем мире издал крик раненой птицы, полный отчаяния и слез. За что бог Света послал ему такое наказание? Чем он согрешил? Эта чешуйчатая тварь еще и издевается над ним!

— Оооо, да-да-да, именно там! — заурчал дракон. На его морде появилось выражение, похожее на блаженную улыбку. Из ноздрей вырывались колечки дыма.

Рыцарь отшвырнул от себя меч, и, заливаясь слезами, вырывая волосы на голове, бросился бежать прочь. Дракон еще долго слышал его истерический вой, косясь на выход с ложбины между скал, куда скрылся убитый горем драконоборец.

Потом он взглянул на обезумевших от ужаса лошадей, которые так и остались стоять, парализованные защитным свойством дракона. Дракон принял человеческое обличье, и, взяв лошадей — боевую и вьючную, за уздечки, повел их в пещеру.

В глубине логова дракона имелся еще один ход, скрытый огромным валуном. Со входа его невозможно было разглядеть, к тому же, искусно вырезанная из дерева дверь, выкрашенная под камень, делала вход неразличимым и вблизи.

За дверью блеснуло солнце, и показалась зеленая трава. В огромном каньоне, скрытым высокими горами и окруженным отвесными скалами, раскинулись сочные пажити. Здесь паслись коровы, быки, кони. Даже свиньи и куры копались за ограждением. Дракону ведь тоже нужно есть. Выпрягши лошадей, он шлепком по крупу направил их пастись.

Таким был этот золотой дракон. Только мало кто об этом знал. Вернее, почти никто. Драконы живут долго, ни люди, ни нелюди столько не живут. Те, кто знал дракона близко, скорей всего уже умерли, а на родственников крылатому было глубоко наплевать, ведь этот дракон был одиночкой.

Шум отлетевшей в сторону двери привлек мое внимание. Открытая ногой, она жалобно стукнулась о стену и захлопнулась обратно, от души вмазав при этом входящему. Посетитель не учёл практичности хозяина: она была снабжена добротной пружиной, зготовлена из столетнего дуба и обита стальными полосами. Так что чересчур борзому посетителю пришлось несладко.

Лязг доспехов известил флегматичного хозяина об очередном высокородном госте.

За дверью послышался вопль и яростная брань. Она снова открылась, только на этот раз более аккуратно. На пороге стоял герой. Тяжелый стальной доспех, под мышкой шлем с перьями и полуторник на боку, морда лица, откровенно обалдевшая от вседозволенности (однозначно, — очередной наглый папенькин сыночек, у которого родитель, как минимум барон, пробившийся в верхние слои общества, благодаря исключительно силе и тупой голове, которая ничему, кроме как махать мечом не обучена).

Так вот, на этой наглой морде, стоящей в дверях, а вернее на ее лбу, вырастала, как огромный мыльный пузырь, шишка. Налитые кровью свинячьи глазки шарили по трактиру в поисках жертвы, чтобы на ней сорвать злость. Но на ком бы? Глазки, наконец, остановились. И этим «ком бы» оказался владелец трактира.

Из-за стойки выглядывала только его голова. Взревев, как раненый зверь, рыцарь отправился мстить за униженную гордость и побитый лоб.

Только зря он по дороге крушил столы и расталкивал в стороны немногих посетителей. Хозяин заведения, тоже человек бывалый, был из бывших наемников. Поэтому, когда он поднялся из-за стойки, поправляя на руке латную перчатку, посетители увидели, что он побольше недовольного рыцаря будет.

Рыцарь это тоже заметил, но, то ли был слишком зол, то ли слишком туп, либо сыграла жестокую шутку инерция, — сделал последний шаг, отделяющий его от стойки, и ему в лицо впечатался железный кулак, внезапно оказавшийся на пути следования лица. Со страшной силой два движущихся тела столкнулись…

От удара металлическая громадина рухнула со страшным грохотом и звоном, казалось, сотрясшим весь трактир. Шлем откатился к стене, жалобно клацая забралом. Глаза воина Света закатились под лоб и сошлись на переносице, а хозяин спокойно уселся обратно и принялся меланхолично разгибать мятую перчатку пальцами.

Публика восторженно смотрела на него. За недюжинную силу владельца трактира прозвали Бизоном, а за хорошо поставленный удар — Кузнечным Молотом. Хотя по натуре своей он был милейшим добряком, однако на шею садиться почти никому не давал.