Мое место прописки — третья полка в вагоне.
Мой город — Вселенная, дом мой — метро.
Мой любимый вид спорта — убегать от погони.
Основная профессия — делать добро.
Есть под крышкой из кости банальные мысли,
Но обычно они не мешают ничуть.
Только та, что под утро я могу не проснуться,
Регулярно по вечер не дает мне уснуть.
А еще я люблю прогуляться под ливнем.
Это круче чем водка, но хуже, чем джаз.
Моя музыка плачет, но это не видно.
Я грущу потихоньку и смеюсь напоказ.
Я банальный житель страны белых пятен,
Что под вечер на карту наползает как тень.
Я могу быть злобен, могу быть приятен,
Но меня прогоняет наступающий день.
Фольклор ТРАССЫ.
ВОЛК.
Грохот раздался внезапно. Я вздрогнула и выронила кованный армянский сосудик с пенившимся уже «Манхеттеном», едва успев отскочить от плиты к исходившей теплом печке. Дверь с мерзким скрипом шевельнулась в ржавых петлях. Из сеней дохнуло холодом. В щель просунулась бело-рыжая треугольная морда с острыми торчащими ушами, шкодливая и виноватая. Я вышла в сени с керосиновым фонарем "летучая мышь". Опасения подтвердились на все сто. Ведро валялось на боку, вода уходила сквозь рассохшийся пол, оставляя темное пятно, похожее на осьминога.
— Тайга, паразитка ты рыжая…
Я сноровисто скрутила полотенце с намерением вытянуть негодницу вдоль спины, но Тайга с проворством ящерицы нырнула под лестницу и виновато застучала жестким хвостом, похожим на обломанный бублик. Я поглядела на часы. В окно. Вздохнула так, словно у меня на плечах лежал весь Манхеттен или, по меньшей мере, пара-тройка небоскребов. И, матерясь про себя, сдернула с гвоздя фуфайку.
— Тайга!
Ни гу-гу. Дрянная псина набедокурила и скрылась с места преступления.
— Ну и сиди там всю ночь. И попробуй вылези, — буркнула я уже не зло, — торт сама съем.
Средней лохматости помесь лайки с балалайкой не откликнулась даже вздохом. Она, умница, отлично знала цену моих угроз. Да и чего она про меня не знала? Я спрыгнула с крыльца и оказалась почти по колено в снегу. Стылый воздух схватил за лицо шершавой ладонью, а теплый, из дома, от печки, вцепился в плечи и властно потянул назад: не пущу, холодно…
Забытая на подоконнике лампа так и осталась гореть, слабо освещая наметенные под окном сугробы. А дальше лежала ночь и сторожила лесные ворота. роднику вела хорошо утоптанная тропинка, да и было до него метров триста, может чуть больше. Полкилометра точно не было. Я стряхнула с плеч печное тепло и быстро пошла, почти побежала вперед. Праздничная полночь без кофе — беда пострашнее короткой прогулки по ночному лесу.
После магнитолы, визжавшей на пределе выносливости динамиков, «Металлика» штука громкая, лес оглушил тишиной. Но не надолго. В лесу, даже в безветрие, не бывает совершенной тишины. Скрипнет ветка под тяжестью снега, хлопнет крылом ночная птица. А еще иногда взбудоражит тишь и стегнет по нервам плетью высокий жуткий, страстный волчий плач. Я его не раз слышала. В эту зиму, правда, не доводилось. Папа настаивал, чтобы, выходя из дома, прихватывала ружье, но я, правду сказать, боялась этой штуки больше, чем волки.
Под Новый Год я сбежала из города в эту "избушку на курьих лапах" чтобы встретить праздник спокойно, без толпы утомительных приятелей, идиотских телефонных звонков: "Это квартира Зайцевых? Нет? А почему уши из форточки торчат?", и утробного воя в десять глоток: "Шумел камыш, деревья гнулись…"
Здесь было тихо, безмятежно и никакая пьяная кодла не могла помешать мне встретить Новый год по хай-классу.
… Почему Тайга не пошла со мной? Обиделась? На меня?! Ой, вряд — ли…
Я уже и не припомню, когда в последний раз так пугалась. Рука с ведром дрогнула. Звонкая струя воды ударила в стенку и, рикошетом, по глазам. Я опомнилась. Выпрямилась.
Меня обступала новогодняя сказка. Лохматые елки тянулись к роднику. Разлапистые тени лежали на лохматых сугробах. В мягком как паутина, невесомом лунном свете снег казался серым. Ночь висела над лесом, как расшитый бисером кокошник.
Я шагнула прочь от родника. Утопила ведро в снегу.
Кого я высматривала в темноте? Тридцать километров до ближайшей деревни!
Глупо.
И все же меня не оставляла мысль, что я не одна. Даже не мысль. Смутное чувство тревоги на уровне первобытного инстинкта. Я резко обернулась, освобождая уши из-под шапки. Прислушалась. Лес дышал спокойно и ровно, как спящий пес. Но ощущение никуда не исчезло, напротив, усилилось. Как будто чей-то неотрывный взгляд следил за мной в темноте. Холодный. Любопытный.
Чужой.
В лесу кто-то был. И этот кто-то наблюдал за мной из темноты, оставаясь невидимым.
Оцепеневшая, не чувствуя мороза, крепчающего с каждой минутой, я стояла в окружении вековых елей, вглядываясь в хитрое переплетение теней на снегу.
Одна из них: четкая остроухая тень — шевельнулась. Два крохотных зеленых огонька мигнули и тотчас погасли.
Я шагнула назад, развернулась и побежала.
Ноги вязли в снегу. Шапка съехала на глаза. Я полубежала-полуползла по целине, черпая валенками, задыхаясь и чувствуя за спиной чей-то легкий, совершенный бег. Потом упала и замерла, вжимаясь в снег. Ночь плыла надо мной как темно-синий звездный фрегат.
… - Эй, вы живы?
Меня подняли из сугроба и с силой встряхнули. Я с трудом разлепила смерзшиеся ресницы.
Этого молодого человека я бы легко представила выходящим из шикарного «BMW» перед входом в валютный кабак, вроде «Пирамиды» и небрежно роняющим в «трубу» что-то о баксах, фирмах и посредниках…
Здесь, в ночном лесу, кожаная куртка на меху, черная норковая шапка и прочее в том же духе, выглядело по меньшей мере странно.
— Что случилось? — спросил он, с любопытством оглядывая огородное пугало в ватнике и растрепанной заячьей ушанке. Худое лицо было вполне симпатичным, хотя и несколько резковатым.
— Волк, — невразумительно ответила я, — бежал. За мной.
— И вы бежали от волка?
— А что, по-вашему, я должна была делать? — огрызнулась я, — сидеть и ждать, пока меня съедят?
— Ну, наверное, стоило принести воды пораньше.
Я отчего-то снова перепугалась.
— Откуда вы знаете?
Он мягко улыбнулся:
— Ваше ведро осталось у родника. Мы живем здесь, неподалеку.
— Мы? — я испугалась еще больше, — послушайте, что за чушь вы несете? В этом лесу на десятки километров нет никакого жилья.
— Ну, — протянул он, — вашего дома ведь тоже нет. Он не числится ни по одной ведомости. Однако это не мешает вам каждый год незаконно заготовлять по пять кубометров дров.
