Вера Камша - Vive le basilic!

– Черт бы их всех побрал! – с чувством произнес командующий Экспедиционным легионом Третьей Республики, глядя в окно на чудовищно грязный и при этом слепящий белизной Алможед. В лучах утреннего солнца оседлавший прибрежные склоны город с его пальмами, минаретами и старой корсарской крепостью напоминал театральную декорацию не из лучших. Генерал проводил взглядом исчезающую за острым мысом лодчонку и заставил себя вернуться к рабочему столу. Над столом красовалась литография с рассевшимся на карте Европы полупетухом-полуящером в басконском берете. Перед монстром в оцепенении застыли забавные коронованные фигурки, но генералу казалось, что ядовитый взгляд символа Легиона прикован к брошенному на потертое сукно синему прямоугольному листку. Правительственной телеграмме.

– Черт знает что! – буркнул два дня спустя командир шеатских кокатрисов[3] полковник ле Мюйер. – Совершенно некстати… Что думаете, Анри?

Анри Пайе де Мариньи, значившийся в списках Легиона как капитан Анри Пайе, выразительно пожал плечами. Думать, а следовательно, говорить было поздно и бессмысленно, оставалось исполнить приказ и перебить зарвавшихся разбойников. Торговцы и искатели древностей, время от времени исчезающие на дорогах, колониальную администрацию волновали не слишком сильно, но на сей раз грабители оставили без жалованья шесть пограничных фортов. Подобная наглость требовала мер не просто срочных и жестких, но и заметных из метрополии.

– Вот и я говорю, – заявил почти ничего не сказавший полковник и опять замолчал. Ловить бандитов надлежало местной жандармерии, обращаясь в случае необходимости за помощью в ближайший гарнизон, но «надлежит» отнюдь не равняется «предстоит». Налетчики убрались за Реку, а там территория, числящаяся «своей» разве что формально. И пространства, в которых с непривычки не только никого не поймаешь, но и сам потеряешься. Кто-то умный – найти бы! – посоветовал губернатору обойтись одними военными, губернатор подумал-подумал и решил, что военная экспедиция и впрямь выглядит солидней, но «в столь непростые времена ослаблять границу с алеманскими территориями недальновидно». И вот вам пожалуйста – приграничные курицы остаются на своих яйцах, а в кастрюлю с супом лезут шеатцы. Черт знает что!..

– Рассчитывай на два-три месяца. – Полковник развернул карту и достойным матерого контрабандиста слогом выразил надежду, что рейд удастся завершить к началу сезона дождей. Анри снова пожал плечами: таскаться по саванне под хлещущими с неба потоками ему не улыбалось, но само́й экспедиции капитан был скорее рад. Ежедневные занятия на плацу, обе местные кофейни и салон супруги податного инспектора, дамы милой, но навязчивой, давно приелись. Пара месяцев за Рекой внесут в жизнь разнообразие и на какое-то время сделают цивилизацию желанной. Если бы не этот чертов газетчик…

– И не вздумай позабыть щелкопера, – ухмыльнулся на прощание полковник. – Знаю я вас.

Своих людей ле Мюйер в самом деле знал.

Физиономия у капитана Пайе была породистой, и Поль Дюфур весело спросил:

– Не лучше ли называть вас де Пайе?

– Нет! – отрезал легионер и попытался обойти журналиста, но «лучшее перо «Бинокля» имел немалый опыт охоты на людей с последующим принуждением добычи если не к откровенности, то к разговору, из которого можно выжать нужное количество строк. Дюфур прислонил трость к искривленной мимозе и слегка ослабил галстук.

– Держу пари, вам не хочется брать на себя ответственность за столичного неженку.

– Вы выиграли! – бросил Пайе и попался. Это уже был бутон беседы, который предстояло аккуратно развернуть в розу.

– Стрельба, – принялся перечислять Дюфур, – фехтование или «сапожок», бег и конкур. От плаванья по понятным причинам придется отказаться. Затем я готов вернуться к нашему пари.

– Я с вами не спорил.

– Вы сказали, что я выиграл, эрго, признали правомочность пари. Начнем?

Пайе пожал плечами и без лишних слов зашагал вдоль колючей полуживой изгороди, Дюфур бодро пошел рядом. Кокатрисский капитан оказался более диковат, нежели любезен, но в Поле трудности всегда будили в азарт. Колониальный вояж начинал журналисту нравиться, хотя отъезд вышел сумбурным, неприятным и неожиданным, по крайней мере для самого Дюфура – патрон и его газетное альтер эго Жоли, само собой, все знали заранее. Под субботним фельетоном, бившим сразу по радикалам, легитимистам и подкармливающему и тех и других «некоему банкирскому дому», стояла подпись «барон Пардон». Именно так подписывал свои опусы Поль. Стиль тоже был выдержан: Жоли не зря девятый год заведовал отделом политики, при необходимости он сумел бы подделать хоть Библию. Поль, даже будучи изрядно разозлен, не мог не восхититься мастерством, с которым у читателя создавалось впечатление полной осведомленности «Бинокля» о подоплеке очередного демарша оппозиции.

– Завтра тебе придется уехать, – объявил пусть на мгновение, но онемевшему подчиненному Жоли. – Тольтека или Алможед?

– Вы слишком много читаете наших коллег из «Жизни», – холодно заметил Поль, понимая, что швырять гранки в окно поздно и бессмысленно, – но даже столь «любимый» ими басконский монстр не пожирал своих разоблачителей в день выхода фельетона.

– Император был хотя бы умен. – Жоли привычным жестом срезал кончик сигары. – Но патрон оплачивает не твое спасение, а твое отсутствие. Временное, само собой.

– А, – догадался Дюфур, – значит, доказательств не существует.

– Их заменят твой отъезд и депутатский запрос. Предполагается, что до соответствующих слушаний ты проживаешь в провинции под чужим именем.

– Неужели будут слушания?

– Это не должно тебя волновать. Когда вернешься… Кстати, откуда?

– Трансатлантидская авантюра меня не вдохновляет, а в Алможеде должны варить отменный кофе.