Роман Терехов - Авантюрист

А в лесу вековом раскидала первые краски осень. И дышалось особенно легко. Воздух чистый и чуть сырой, с оттенками листвяной прели, позднеспелых трав, влажного мха и грибов. Часть листвы на кустах, качающихся над моей головой, окрасилась желтыми и красными пятнами. Как говорил классик, красота-то какая, даже матом ругаться не хочется! Высокие стройные сосны, разлапистые каштаны, сребролистые тополя тянулись к чистому голубому небу. Не пора ли тебе вслед за ними, парень?

— Вашбродь, давайте руку! — прошептал небритый детина в светлой униформе и какой-то арестантской шапочке с нечитаемым символом. Русые волосы, голубые глаза, нос картошкой да, похоже, ломаный, на правой щеке свежая ссадина. Роста высокого, телосложения спортивного. Из особых примет вроде все.

Вместо руки доброхота встретил ствол винтовки — рефлексы меня не подвели. Мало ли кто мог нацепить заляпанный кровью мундир русинского стрелка?

— Кто такой? — услышал я свой хриплый голос.

— Буян. Третьего батальона князя Белоярова мастер стрелок, — представился собеседник.

Раз говорит, а не стреляет, значит, свой. А стрельнуть у нового знакомца есть из чего. Огромный арбалетище со стальными дугами, заряженный оперенным болтом с металлическим трехгранным наконечником. Такой кабана, лося или медведя остановит, а не только из тщедушного сквернавца поганый дух выбьет. От одного вида грозного оружия кишкам в животе сразу сделалось неуютно, а ствол «мастерворка», ушедший было в сторону, вновь прицелился в центр мощной груди. Хорошо бы проверить свежеиспеченного знакомца.

— Победа или смерть! — с подачи незримого советника озвучил официальный девиз русинских частей.

— Третьего не дано, — грустно улыбнулся Буян. Чтобы дать верный отзыв, нужно быть русинским солдатом, нужно думать, как русинский солдат. Или быть осведомленным шпионом. Или дезертиром.

— По форме доложись! — я чуть повысил голос, продолжая проверку и заодно проясняя положение вещей. Вышло вроде убедительно.

— Осади, вашблародь! — отмахнулся Буян, опасливо вглядываясь в чащобу — рост позволял делать это из оврага. — Ох и зря нашумели вы, ох и зря. Не отступятся теперь поганые.

Вот наглец! Зато вроде свой наглец. Стоном-покряхтыванием привлек к себе его внимание. Русин тут же помог мне подняться на ноги и выбраться на противоположную сторону оврага. На несколько мгновений стрелок задержал мою ладонь в своей грубой мозолистой клешне. Полагаю, в моем взгляде он уловил удивление, в его же голубых глазах мне почудилась незлая усмешка.

— Старшие по званию есть? — перейдя на шепот, поинтересовался причиной неучтивого ответа «моему благородию». Накосячил я с погоней, не вопрос, но вдвоем-то легче отмахаться?

В ответ Буян повернулся левым плечом, молча демонстрируя нарукавную повязку и абсолютно пустой погон. Так, а где очередная посылочка с информацией? А то я в здешних воинских званиях не силен. А сабля полагалась простым чинам или боец ее затрофеил? Нет ответа.

Отошли на дюжину шагов от оврага — здесь в корнях гигантского дуба мой спутник оставил свою котомку из мешковины и тубус с болтами к арбалету.

— Сымайте ранец, надо пулю достать.

Как-то тревожно поворачиваться спиной к незнакомому человеку. Но выбора-то нет. Двум смертям не бывать…

— Надо бы тебе руки продезин… помыть.

— Не извольте беспокоиться. Прислонись к дереву. Полегчает.

Буян помог мне снять ранец, а с рубахой мне пришлось возиться самому. Разве что, видя мои мучения, солдат плеснул немного воды из своей фляги на прилипший к коже участок ткани. Затем я встал на колени и ухватился обеими руками за шершавую кору векового гиганта. Русин покопался в своей котомке, пошуршал какими-то бумажками, затем обратился ко мне:

— Вашбла-ародие, дозвольте, ранец гляну. Небось у вас берлист имеется.

Снова я оказался в тупике. Как ответить на вопрос, который не понимаешь? Правильно, промолчать. Благородиям позволено падать в обмороки? А то ветерок рану «ласкает», браслет опять руку высушил, а солдатик отчего-то копается. Когда же мне полегчает, а, дуб кудрявый?

— Нафол. Потерпи, вашбродь, фейчас, — сообщил мне Буян. Я не видел, но каким-то образом знал, что говорить ему мешал оказавшийся между зубами край бумажного пакета с… пластырем. Или Бернадотовой бумагой, он же Бернадот-лист, по фамилии врача-изобретателя, сокращенный неграмотными солдатиками до «берлиста». Снова сами собой всплыли в моей памяти знания, которых никогда там не было. Прежде чем я подумал, что одному недостреленному долбодятлу-попаданцу сказочно повезло заиметь суфлера-всезнайку, как самозваный медбрат засадил мне в рану раскаленной кочергой. Я совсем не по-мужски зарыдал в голос, но быстро спохватился и прикусил многострадальную губу. Говорят, малая внезапная боль отвлекает от большой, но мне не особо помогло. Однако не стоило указывать сквернавцам наше местонахождение, да и обогащать лексикон Буяна простыми русскими словами также нежелательно.

На мох перед глазами упал окровавленный кусочек металла. Как там говорится про «мал золотник да дорог», только сильно наоборот?

— Шушяс-шушяс, — Буян чпокнул пробкой, но против предположений не плеснул алкоголем в рану, а смочил край полотняного бинта и обтер кровь вокруг горящей огнем выбоины в моем организме.

Самочувствие мое стремительно улучшалось: браслет прекратил свое непонятное воздействие на руку, камень продолжал светлеть прямо на глазах. Боль ушла на задворки сознания, где оказалась на правах бедной родственницы — вроде терпимое беспокойство, а хрен ты ее выгонишь, поселилась на несколько следующих дней. Шепот Буяна доносился сквозь набившуюся в уши вату. Измученный болью и пережитыми ужасами разум пал легкой добычей нового пьянящего состояния. Но с действием алкоголя сравнивать это ощущение было примитивным кощунством. Я плыл на волнах чистоты и радости. Я воспарил над действительностью с удивительной силой. И тело, и разум, и душа мгновенно настроились утолять жажду жизни.

— Хватит, нельзя много брать! — оборвал мою медитацию Буян, отняв мои конечности от прохладной шершавой коры. Пока я радовался жизни, напитываясь жизненными силами мощного и мудрого дерева, мой товарищ закончил обработку раны и заклеил ее пластырем.

— Идти нам надо. Молчун их недолго задержит. — Буян вытер и поместил в ножны «свинорез» приличных размеров. Это им он пулю из меня доставал?

Несмотря на пережитое единение с деревом, ноги в коленях вдруг потеряли силу, а тело одолел озноб — то ли от приличной кровопотери, то ли от вида испачканных моей собственной кровью орудий убийства. Все ж права та медсестричка, слабый мы народ, мужики, плохо вид крови переносим. Собственной. Потому как месячные нам с ней никогда грешить не мешали.