Роман Терехов - Авантюрист

А второй — невысокий подвижный крепыш, из каких получаются замечательные спортсмены — тяжелоатлеты и боксеры. Арбалет, на мой взгляд, лучше бы ему вручили, а не «дербанку», ствол которой приходился выше русой макушки. Как ухитряется заряжать-то? Мундир его годился только на тряпки: располосованный то ли о сучья, то ли об острые железяки, но аккуратно, без большой крови. Вдобавок уцелевшую поверхность покрывали крапинки ожогов, виднелись обгоревшие полы и спина. Интересно, чем это его шарахнуло: магией или тут зажигательные гранаты в ходу? На ногах ребят стоптанные до последней крайности ботинки из грубой промасленной ткани на деревянной подошве. Без слез не взглянешь. У «боксера» обувка тоскливо «просила каши», а утративший пуговицу единственный погон сиротливо свисал с плеча. Ремни, пульницы, тубус с болтами да неказистые «арестантские» шапчонки с княжеской эмблемой сохранили. Похвалить бы их за сбережение казенного имущества, да только этого ли от меня ждут? Словом, оба красавцы писаные. Почти как я, если «по-чесноку». Из офицерских признаков только револьвер в кобуре, козырные сапоги и магический девайс. Плюс в активе моего авторитета расцарапанная рожа.

— Пошли, госпожа ждет, — настойчиво предложил мне Буян.

Вот те раз. С каких пор солдаты с непонятными повязками младшим офицерам указывать стали? Чем дальше, тем больше в этом уравнении неизвестных появляется. То Молчун, то «госпожа», следующим кто будет? Захотелось поинтересоваться, не водит ли он совершенно случайно знакомство с неким Арагорном Московским? Есть к тому дельце, что не терпит никаких отлагательств. Пускай бы свел лучше с ним.

— Благодарю за службу, молодцы! — похвалил часовых, не столько искренне желая их поддержать, сколько чтобы исполнить хоть что-то осмысленное в навязанной мне роли командира.

Узкая тропинка от «кочки к кочке» привела нас на небольшой островок, окруженный стоячей водой и мертвым лесом. Здесь я очутился в неумелой импровизации на тему полевого лазарета. Полтора десятка людей сгрудились в небольшом пространстве, олицетворяя старую истину: «Где солдаты, там бардак». Кто-то бесцельно сидел в полнейшем ступоре, кто-то стоял с тем же эффектом, кто-то пытался перетянуть свои собственные или раны товарища какими-то жалкими тряпицами, кто-то плакал, кто-то стонал, кто-то молился, кто-то безадресно бранился. На первый взгляд все чем-то заняты, на второй — форменный бардак под соусом из безнадеги.

Оружие и экипировка хаотично лежали на земле. Хоть с честью из боя вышли, не побросали. Еще радовало, что плачущие беззвучно размазывали слезы, сквернословы ругались вполсилы. Очевидно, сознавали опасность своего обнаружения.

— Офицер на плацу! — тихо и зло выплюнул Буян. Царившая в лагере пораженческая атмосфера на него тоже действовала удручающе. Бойцы подобрали оружие и медленно встали в полукруглое подобие строя.

С тем мы и приблизились к отдельно расположившейся группе из двух солдат и закутанного в потрепанное солдатское одеяло тела. По фигуре и контексту угадывалось, что лежит женщина. По закрытому тканью лицу, проступившим пятнам крови и скорбящим позам двоих, единственных, кто позволил себе не вставать по команде Буяна, стало понятно, что покойная.

— Выходит, не успели мы, госпожа… — выдохнул Буян.

Ситуация до боли понятная. Самого ножом по сердцу резануло так, что глаза остались сухими просто чудом.

— Не вставай, браток, да что же ты! — бросился я к усатому пожилому солдату, который, превозмогая себя, пытался подняться, опираясь на толстую суковатую палку. Дядька с неглубокой, но страшной рубленой раной бедра шарахнулся от меня как от изверга. А люди меж тем стояли плотно и робко тянули ко мне руки, стремясь удостовериться, что я не морок, что глаза их не обманывают. Чтобы ненароком никого не задеть — на некоторых, без преувеличения, не осталось живого места! — пришлось изобразить трюковой номер эквилибриста. Вышло хреново — чуть было не грохнулся на задницу. Что ж такое?!

— Так, братцы, дело не пойдет! — от досады на собственную неуклюжесть и растерянность вышло качественно рявкнуть на других. — Что ж вы делаете?! Вы же стрелки! Вы же… Я видел вашу работу! Я видел, как вы умеете сражаться. Не слышу наш девиз!

— Победа или смерть! — поддержал меня Буян и еще несколько слабых голосов. Проводник, как заправский хоровой дирижер, регулировал громкость за моей спиной — дабы какой балбес от излишнего рвения не рыкнул на все болото.

— Русины вы или сброд? — распалился я.

Следующая попытка озвучить «командную кричалку» вышла увереннее. Пусть угрюмые лица солдат не посветлели, но мне как минимум удалось привлечь их внимание.

— Итак, братцы. Зовут меня Богдан. Я подофицер четвертого класса… Армии Освобождения. Был придан вашему батальону для усиления ставкой Светлейшего Князя Белоярова.

«Спасибо, камрад, вовремя помог красиво соврать».

— Я принимаю командование. Теперь отвечаю за каждого из вас. — Перевел дух и окинул взглядом свое воинство, стараясь на всей траектории повстречаться взглядами с возможно большим количеством подчиненных. Боже милосердный, я ведь понятия не имею, что следует делать в такой ситуации! — Мы в большой беде. Не время причитать и богохульствовать. Все зависит только от нас. Мастер-стрелок Буян!

Камрад только сейчас истолковал мне смысл повязки на левой руке Буяна. Мужчина являлся старшим солдатом, за плечами которого не менее пяти лет непорочной службы или подвиг. Глядя на Буянову рожу, скорее верилось в пять подвигов, чем в один год без нареканий со стороны вышестоящих.

— Слушаю! — откликнулся боец.

— Есть ли среди личного состава фельдшер или хоть кто-то, знающий толк в ранениях?

— Я лекарь, — прежде чем Буян ответил, подал голос один из «скорбящих».

Я присмотрелся, так и есть — не солдатского покроя на нем наряд. Просто сукно некрашеное вкупе с общей мешковатостью ввели в заблуждение. Головной убор опять же неуставной — тонкие бледные пальцы пожилого мужчины теребили широкополую шляпу. А еще возраст — седая борода ненадежный показатель, но вместе с морщинами на лбу и у глаз гарантировала ему бронь от призыва на военную службу.

— Представьтесь, уважаемый, — предложил я.

— Фома Немчинов, — послышался легкий акцент.

— Фома, я уважаю ваше горе… но прошу немедля приступить к вашим обязанностям!

— Господин подофицер, дело в том, что я в суматохе потерял свою сумку… — потупил взор лекарь, хотя интуиция подсказала мне, что дело не только в этом. Мужчина не был напуган и растерян, он очень сильно устал, словно исполнял какую-то тяжелую и более важную, чем уход за ранеными, работу.