— Князь, вы еще вчера были сыном канцлера, — обратился я к Корень-Зрищину, — Подтвердите, пожалуйста, эту информацию.
— А? — у Корень-Зрищина был такой вид, как будто его только что разбудили.
— Я говорю, Пыталову порешали?
— Да, она мертва, — торопливо ответил бывший сын канцлера, — Мне дядя сказал.
Собственно, от князя я и получил час назад информацию о смерти Пыталовой.
И я сильно сомневался, что старушку отправили на тот свет из-за того, что она меня немного помучила. Но моим товарищам по ложе я докладывать об этих сомнениях, разумеется, не собирался. Пусть думают, что я устраняю шефов Охранки. Оно и к лучшему.
— Кто вы, собственно, такой, Нагибин? — спросил эфиоп.
— Если узнаешь — или сойдёшь с ума от ужаса, или вероятнее тебя просто устранят, — пожал я плечами, — Так что забей, Иясу. Предположим, что я просто студент Лицея. Такой же, как ты.
— Ага, скорее такой же, как те китайские триады, которые зарубили Чудовище, — не согласился эфиоп, — Те тоже студентами притворялись.
— Ну, в том, что я не китаец можешь быть уверен, — сказал я, — А об остальном тебе и знать незачем, как я уже пояснил. Давайте лучше дальше искать сук.
— Да о чем вы говорите, Нагибин? — брови баронессы Головиной стремительно и привычно изогнулись.
Ей бы училкой работать, или следаком, или продавщицей. Людей, которые бы хмурились чаще Головиной, мне еще встречать не приходилось, ни в одной из своих жизней.
— Я о суках, — раскрыл я мысль, — О стукачах. Дело в том, что среди нас и правда есть стукач. Как я уже говорил, некто сдал нас всех с потрохами Огневичу. После чего Огневич перевозбудился от жадности, сначала перекопал весь садик за Галереей, а потом устроил тотальный шмон и допросы. К счастью, нам повезло. Корону и кулоны Огневич так и не нашёл. Зато их нашёл князь Глубина…
— Глубина? Он-то тут каким боком? — разволновался Пушкин, осознав что я подхожу к самой интересной части рассказа.
— Князь Глубина подслушал разговор Огневича со стукачом, — объяснил я, — После чего схватил лопату и бросился в тот же садик, где мы прикопали лут с Чудовища. Глубина оказался там еще раньше Огневича. Но Огневич его вспугнул. Потом мы с Шамановым вырубили Огневича…
— Что вы сделали? — заорал не своим голосом Пушкин, — А корона? Где она, Нагибин?
Я внимательно посмотрел на потомка поэта.
— Слушай, Пушкин, я тебе честно скажу. Как есть. Люди с твоим уровнем жадности, как правило, долго не живут. Не в деньгах счастье. Поверь мне друг. А корона у меня. Не с собой, естественно.
Последнюю фразу я сказал как раз вовремя, потому что Пушкин уже странно дернулся в мою сторону.
Я вроде бы даже увидел проблески его черной, как ночь, ауры. То есть этот парень реально на мгновение решил, что может броситься на меня и обшмонать на предмет наличия короны. И это притом, что минуту назад он убедился, что по моему приказу убивают шефов Охранок.
Не, тут реально несовместимый с жизнью уровень жажды денег.
— Корону мы с Шамановым спасли, — пояснил я, — Мы рисковали жизнью, чтобы спасти её от Глубины. Пока вы все дрыхли в теплых кроватках, между прочим.
— Не такие уж они тут у вас и тёплые, — вставил эфиоп.
— Зато нам с Шамановым было тепло, когда мы отбивались от орд казаков Огневича, а потом и от князя Глубины, — парировал я, — Смертельные бои вообще согревают, знаешь ли. Но вот кулоны мы спасти не осилили. Их присвоил Глубина.
Потому что среди нас предатель. Но как известно, любого предателя рано или поздно самого предают. Это вселенский закон, если хотите. Я лично не раз убедился в его верности, набюдая за другими, хотя сам ни разу никого не предавал. Так вышло и в этот раз. Князь Глубина в обмен на кулоны сдал мне предателя. Глубина назвал его имя.
Я сделал театральную паузу и внимательно оглядел товарищей, ловя малейшую эмоцию. На несколько мгновений повисло молчание, которое нарушила Головина:
— Почему вы говорите об этом только сейчас, Нагибин? Вы не могли сказать раньше, до основания ложи? По вашей милости мы приняли в нашу ложу предателя!
— Ну приняли, и приняли, — пожал я плечами, — Чего бухтеть-то, баронесса? Это было частью моего плана, если вам угодно.
— Но, я надеюсь, сейчас вы озвучите нам его имя? — то ли спросила, то ли потребовала Головина.
— Да без проблем. Глубина сказал мне, что нас всех сдал Пушкин. Я же говорил, жадность до добра не доводит.
— Чего? — Пушкин выглядел искренне шокированным, — Чего?
— Вот сука, — зарычал эфиоп, активируя свою ярко-алую ауру.
— Его нужно изгнать из ложи! Немедленно! — потребовала Головина, беспокоившаяся прежде всего о чистоте рядов своей ложи.
— И еще рожу ему подчистить, — дополнил Шаманов.
— А вот и не угадали, — осадил я их всех, закрывая собой Пушкина от эфиопа, который уже явно собирался напрыгнуть на потомка поэта.
— Дело в том, что Пушкин точно знал, где закопаны корона и кулоны, — сообщил я рассвирепевшим товарищам, — Собственно, Пушкин их и закопал. Мы сбросили их ему из окна, из которого Пушкин сам до этого вылетел по ходу боя. И граф закопал сокровища в саду. Помните?
То есть Пушкин знал, где зарыты кулоны и корона. А Огневич и Глубина — нет. Они знали, что артефакты Чудовища закопаны в садике, но не знали где. И отсюда может быть только один вывод. Князь Глубина солгал мне, как он это любит делать. Предатель — не Пушкин.
Последовала немая сцена. Заряженный магией кулак эфиопа, направленный в сторону Пушкина, так и замер в воздухе.
— Ну и мудак ты Нагибин, — рассмеялся Пушкин, — Мог бы и раньше сказать!
Ага, конечно. Если бы я сказал раньше — ты бы до сих пор рычал по поводу короны. А теперь ты мне благодарен, жадный потомок поэта. Причем благодарен искренне, поскольку я тебя спас от позора и жесткого избиения, как минимум.
Доверие Пушкина, пожалуй, было завоевано. Я в очередной раз убедился, что умею располагать к себе людей, не хуже этих ваших Карнеги.
— Раньше я сказать не мог, прости, — извинился я перед Пушкиным, похлопав того по плечу мундира, где у Пушкина располагалась очередная криво пришитая заплатка, — Люблю театральные эффекты.
— Нагибин, я от вас устала, — чопорно заметила Головина, — Если не Пушкин — то кто?
— Я знаю кто, баронесса, — я прищурился и посмотрел Головиной прямо в глаза, — И сейчас скажу. И даже докажу.
Глава 50. Инициация предателя
«…Сословия Российской Империи многочисленны и образуют сложную социальную систему. Всего сословий насчитывается сорок одно (согласно официальному законодательству), но некоторые социологи полагают, что де-факто их больше семидесяти.
При этом однородны лишь высшее и низшее сословия — магократы и холопы.
Профессор Погорелич полагает, что среди магократов также можно выделить в отдельное сословие Багатур-Булановых, правящий клан, стоящий выше остального дворянства.
Однако остальные магократы юридически все равны, так как все они стоят выше закона. Холопы же являются в социальном смысле зеркальным отражением магократии, они стоят ниже закона и по своему статусу являются скорее вещами или животными, а не людьми.
Что же касается остальных сословий, то они представляют собой сложные структуры со своей внутренней иерархией.
Например, среди духовенства можно выделить черное и белое православное духовенство, инославных священников, шаманов, волхвов друидизма и представителей других религий.
Боярские дети (потомки кланов потерявших магию, обычно посредством браков с немагами) составляют единственное сословие, представителям которого разрешается владение и пользование огнестрельным оружием.
Боярские дети делятся на десятки групп, к которым можно отнести служивых, казаков, полицейских, бойцов ЧВК и других.
Купечество в свою очередь подразделяется на…»
«Российская Империя», статья из википедии
