успел он остановить её.
Петя вынес ее на руках из кухни, осторожно положил на диван. С невидящими от слез глазами он опустился рядом на колени и, держа в ладонях ее руку, повторял:
— Зачем? Зачем?
Сзади послышались резкие звуки, сдавленные стоны. Он повернулся на шум и увидел женщину, которая корчилась в судорогах. С каждым движением она менялась, становясь то молодой, то старой, то красивой, то безобразной, пока не стала бабушкой. А из раны на груди Марины поднялось черное облачко, которое начало загустевать и превратилось в черный, склизкий сгусток. Масса подплыла к Пете и затекла в него через нос. Он вскочил и опрометью выскочил из квартиры.
— Что ты наделала, девочка… — прошептала бабушка. Слёзы катились по её лицу.
— Где он, что с ним? — прошептала умирающая внучка.
— Ты отпустила зло…
декабрь 2019 г.
Владик Мурёнкин всегда не улыбался. Вроде бы с пеленок и до тридцати одного года с лишним жизнь не показывала ему кукишей, не ставила подножек. Что человеку надо еще, когда женщины не прочь провести с ним вечер, а некоторые из них согласны слепить с ним семейный очаг. Когда соседи, знакомые желают здравия при встрече и наверное не держат булыжников в карманах.
Но лицо Владика Мурёнкина лишено эмоций в ответ на приветливые слова и улыбки.
Все продолжали общаться и улыбаться. Потому что Владик никому плохого ничего не сделал и по всему было видно, что не сделает. Все считали, что он вполне себе радостный по натуре человек, что просто при его рождении природа отвлеклась на миг и оставила на лице Владика маску бесстрастного созерцателя.
Мурёнкин же объяснял свою неулыбчивость так:
— Хорошие мои, а зачем улыбаться? Я попробовал один раз перед зеркалом — себя испугался. А что с вами будет, когда увидите? Не уговаривайте меня.
— А ты улыбнись, не разжимая губ, — советовали ему.
— Так тоже попробовал, — отвечал Владик, — смерть зарыдала в голос.
Одна подружка поинтересовалась у другой:
— Катюсик, как ты проводишь столько времени с Мурёнкиным? Знаешь, я провела с ним вечер и — ни-ни больше!
— Всего один? — изумилась та.
— Второй не считается, солнышко. Я пришла к нему радостная, возбужденная, надеясь, что развеселю его.
— Да, Дарюсик, это ты умеешь после принятия килограмма…
— Да трезвою я была, подруга. Он пропустил в квартиру, помог раздеться, усадил меня перед телевизором, а сам пошел под душ. Я как дура полчаса смотрела новости, не выдержала, заглянула в ванную.
— И что? — с напускным равнодушием спросила Катюсик.
— Представляешь, вода льется, а Мурёнкина там нет!
— Не знаю, что и подумать, Дарюсик…
— Он был у соседа по лестничной площадке, Катюся!
— Ну, наверное, какой-то резон у Владика появился на тот момент… — снисходительно улыбнулась подружка. — А зачем он к нему ходил?
— Сказал, что пока подмывался — именно так и сказал! — вспомнил, что у него кончилась заварка. И подает мне несколько чайных пакетиков, типа, чтоб я чай приготовила…
— А ты что?
— Молча одеваюсь, сама чуть не реву…
— А он?
— Искренне так говорит: «Спасибо, Дарья Николаевна, что пришли. Буду рад, если заглянете ко мне, когда захотите — вдруг что вспомню еще…»
— Хам, — бросила Катюсик. — Как раз на завтра договорились встретиться у него дома… Может быть не ходить?
— Думаю, не хам он, подруга. А просто Владика никто не научил манерам. А мне такие не подходят. А ты сходи, развлекись… Кстати, сколько раз вы уже встречались, Катюсик?
— Четыре, счастливая ты моя… — мне тоже не по себе от его будничной вежливости. Но как мужчина, признаюсь, Владик вполне…
— Искренне желаю ему во время ваших встреч непроходимого склероза. Пока-пока.
— Бывай, подруга…
Владик Мурёнкин никак не мог вспомнить, каким образом у него в квартире оказались трусики. Он взял распечатанную упаковку сахара и пошел к соседу пить чай. В прихожей он оставил пачку с песком на тумбочке, прошел на кухню. Сосед плеснул ему кипяток в кружку с чайным пакетиком и оставил одного. Сахарница соседа оказалась пустой и Владик пошел к себе за сахаром. Дома сахара тоже он не обнаружил, хотя ему помнилось, что вот совсем сейчас он держал его в руках. Он набрал номер:
— Добрый вечер, Дарья Николаевна. Я приглашаю вас к себе на чашечку чая.
Дарюсик опешила от такого звонка. Она, по правде, считала, что Катюсик в это время уже у Мурёнкина. Любопытство победило гордость и Дарюсик помчалась к Владику.
Екатерина Ивановна нажимала звонок у двери Мурёнкина и сердилась: «Неужели его нет дома? Как он мог забыть?» Она вспомнила рассказ подруги и решительно позвонила в квартиру соседа Владика. Сосед открыл, сказал, что Мурёнкин был у него несколько минут назад и забыл свой пакет с песком. Он отдал сахар женщине, сочувственно улыбнулся и закрыл перед ней дверь.
Екатерина Ивановна стала спускаться по лестнице и увидела Мурёнкина, который поднимался.
— Привет, милый, — почти оттаяла она, — думала, ты спишь…
— Здравствуйте, Екатерина Ивановна. Оказалось, что в доме нет сахара. Вот, спустился в магазин, — показал он в руке пачку.
— Это передал сосед, сказал, что ты забыл, уходя, — протянула она ему сахар.
— Проходите, Екатерина Ивановна, будьте, как дома. А я загляну к соседу, скажу спасибо. Вы пока включите телевизор и приготовьте чай. Я скоро.
Звонок в дверь.
Екатерину Ивановну начинало бесить то упорство, с каким звонок трещал раз за разом. Она открыла входную дверь. За ней стояла радостная Дарюсик. Подруги были приятно ошеломлены встречей.
— Какая восхитительная неожиданность, Катюсик… — с радостным изумлением пропела Дарья Николаевна.
— Я в восторге, Дарюсик, — с не меньшим удивлением прощебетала Екатерина Ивановна и приобняла подружку. Затем, доверительно взглянув ей в глаза, шепотом: — Мы с тобой недооценивали Владика — каков лавер, оказывается. Или ты сама, без приглашения?
— Мне почудилось, что в его голосе тоска и я решила, что ты бросила его…
— Вот как? Странно, что он меня не предупредил о твоем приходе…
— Владик, — позвала игривым голосом Катюсик из прихожей, — девочки хотят объяснений…
— Да пошел он, — и Катюсик стала собираться домой. — Слышишь, подруга, чайник закипает — не проворонь свое счастье.
Ключ в замке входной двери безуспешно пытался провернуться.
Дарья Николаевна не выдержала первой и толкнула дверь. Владик Мурёнкин смотрел на женщин и усиленно вспоминал, как они очутились в его квартире. Он только что с удовольствием допил чай у соседа и отчетливо помнил, что, направляясь к нему, дома никого
