На нашем пути встретился столик… я сразу не поняла, что уперлось пониже поясницы, не давая сделать очередной шаг, но Стужев сообразил мгновенно, опрокидывая меня на внезапно появившуюся преграду и продолжая целовать, начал стремительно расстегивать мои джинсы. Я попыталась перехватить его руку, но… он поймал ладонь, переплел наши пальцы, поднес к губам и поцеловал каждый мой ноготок, пристально и почти с мольбой глядя в мои глаза… Атас! И я зажмурилась, окончательно сдавшись на милость победителя, и только всхлипнула, едва Стужев вновь вернулся к поцелуям… Всхлип сменился стоном, и, как во сне, я ощутила его ладонь, скользнувшую по животу, ниже… пальцы, пробежавшиеся по бедру, колену, голени… сорванная с ноги кроссовка шлепнулась где-то далеко, за ней вторая… Джинсы соскользнули, заставляя ощутить холодок стеклянной поверхности столика… Как он умудрялся проделывать все это, не прерывая поцелуй ни на мгновение, ни на секунду? Словно боялся пропустить хоть один мой стон или совсем не желал, чтобы я в себя пришла…
Когда слетело белье, я так и не поняла, просто его рука вдруг оказалась там как-то внезапно и совсем неправильно. Я дернулась, замычала и получила улетный поцелуй и несколько минут на то, чтобы привыкнуть к ощущению его ладони на себе. Потому что отступать Стужев был не намерен — подождать, дать возможность успокоиться или совсем с ума сойти от его поцелуев, но только не отступать. И когда его пальцы, осторожно касаясь, начали там поглаживать, я дрожала всем телом, но попыток вырваться больше не предпринимала. Улыбнулся, тяжело дыша, поцеловал медленнее, чувственнее и подхватил на руки.
Ничто так не отрезвляет, как прикосновение прохладных простыней к обнаженной спине, при условии, что сверху накрывает очень горячее твердое мужское тело. Он даже не разделся толком — сорвал с себя рубашку, расстегнул рывком брюки и да, накрыл собой прежде, чем я даже подумала привстать. А дальше снова поцелуи, нежные, страстные, настойчивые, и едва его рука накрывает грудь, очередной мой вскрик… Он ловит его губами, пьет, как самый дикий из нектаров, и возвращает неистовым поцелуем. И вот если у меня и до этого голова кружилась, то теперь это уже просто водоворотом стало. Омутом, в котором только я, он и его ласки — жадные, страстные, неприличные до румянца на щеках и дыхание — мое, едва слышное, и его — хриплое, срывающееся…
Больно было. Очень больно. Настолько, что я закричала, вцепилась в его плечи ногтями, попыталась вырваться и остановилась только тогда, когда остановился он. Замер на миг, мокрый, напряженный, как струна, с каменными от напряжения мышцами, резко выдохнул и начал целовать мое лицо, забирая губами каждую слезинку, заставляя расслабиться, снова потерять нить реальности и утонуть в чем-то темном, неправильном и бесконечно приятном. Утонуть окончательно…
Я приходила в себя медленно, пытаясь восстановить дыхание и перестать дрожать, а Стужев тяжело дышал, сжимая меня в почти болезненных объятиях, и, зарывшись лицом в мои волосы, тоже пытался прийти в себя.
А потом мне стало страшно.
Действительно страшно! От того, что произошло, от того, что Стужев получил меня, просто получил, и я даже не сопротивлялась особо. И вот теперь, когда он взял желаемое и страсть утихла, я дико испугалась того, что он мне скажет теперь… Как посмотрит… И что будет дальше… Потому что я… я… Я вдруг поняла, что боюсь открыть глаза. Открыть и увидеть его торжествующий взгляд, его наглую самоуверенную улыбку с оттенком превосходства и услышать что-нибудь вроде: «Я тебя поимел, Маргош».
— Маргош, — он отстранился, приподнялся на локтях, и теперь его взгляд я ощущала, даже отчаянно зажмурившись, — маленькая моя, ты чего дрожишь?
Я застонала, закрыла лицо руками и попыталась отвернуться. Попыталась, потому что некоторые все еще были сверху и в чисто физиологическом плане с отворачиванием возникали трудности и…
— Маргошенька, — он наклонился и поцеловал пальцы, — маленькая моя, единственная, рыжая, вредная и такая любимая, ну чего ты испугалась?
Затаив дыхание, я вдруг осознала, что услышала! И про единственную, и про любимую, и…
— Я тебя очень-очень люблю. — Он силой отвел руки от лица, прижал мои запястья к простыни, наклонился и нежно поцеловал, чтобы продолжить хриплым шепотом: — Правда, в данный момент я еще и очень-очень хочу, но ты знаешь, в отношении тебя сложно вычленить что-то одно, так что я тебя и люблю, и хочу очень сильно, Рит. И… давай еще раз.
Удивленно распахнула зареванные глаза, оторопело посмотрела на довольного и собой, и мной, похоже тоже, Стужева. Но это мелочи, я вот про «давай еще раз» не поняла!
— Знаешь, долг перед родиной — вещь серьезная, и мы должны его ответственно выполнять, — продолжила офигевающая окончательно няшка.
— Стужев, ты даже не из России, — прошипела я.
— Но речь сейчас о тебе, — нагло усмехнувшись, произнес Саша.
Я улыбнулась, даже не знаю почему. Он улыбнулся в ответ, нежно поцеловал и выдохнул в губы:
— Я осторожно…
Он, конечно, осторожно, но все равно невольно поморщилась от боли. И еще очень полежать захотелось, но, не давая мне опомниться, Князь поступил по-своему — подхватил и понес в ванную. Голую. Стыдно так стало.
— Не красней, меня это заводит, — прошептал Александр, переступая через бортик джакузи.
А затем он медленно опустился в воду вместе со мной. Теплая вода обступила, согревая, расслабляя и пощипывая в некоторых местах. А Стужев… Стужев обнял, крепко-крепко, прижался лбом к моему плечу и едва слышно прошептал:
— Ты моя, Маргош. Моя. Можешь сопротивляться, злиться, вредничать, но я никогда не отпущу тебя. Ты — моя, вся от кончиков рыжих волос и до ноготков на пальцах ног, телом, душой, мыслями своими нестандартными. Вся моя, ясно?
Чета стремно это как-то — быть замужем.
— Марго, ты меня поняла? — сердито переспросил Стужев.
— Мля-а-а, вот попала, — простонала я, трогая пальцем пенный пузырик.
Александр расхохотался, причем хохотал долго и при этом очень крепко обнимал меня. А потом, погладив по щеке, тихо произнес:
— Знаешь, это странно, но мне впервые лет за двадцать даже жить хочется, — поймал мой удивленный взгляд и добавил: — с тобой.
Мне, наверное, все это кажется… или снится… или он опять прикалывается… или… А в душе росло что-то такое счастливое, еще не веря в то, что оно там есть. Мне вообще ни во что не верилось, и только крепкие объятия убеждали, что это вроде реальность, и…
— Представляешь, мы будем спать вместе, — мечтательно продолжил Стужев, обводя большим пальцем контур моих губ, — просыпаться вместе, завтракать вместе, гулять вместе… Представляешь?
