Но поскольку всем на это глубоко наплевать, тебе придется разбираться с этим самостоятельно. Даже после того, как тебя унизили, у тебя все еще есть жизнь и ее надо жить дальше, причем желательно так, чтобы не приходилось постоянно оправдываться перед окружающими. Тогда ты прикрываешь свой шрам волосами и делаешь вид, что его не существует. Он не исчезает от этого, но — слава богу — при необходимости всегда можно соврать.
И ты говоришь: «Он разбил мне сердце, и я не могу еще раз полюбить».
Ты говоришь так, чтобы не признаваться в том, что он разбил тебе лицо и завернул руку за спину так сильно, что сломал ее, а сейчас у тебя ребенок, и ты просто не можешь позволить себе пустить в дом мужчину. Это равнозначно тому, чтобы держать в доме хищника. А ты ведь не дура, по крайней мере, не конченая дура.
Да, это другой мужчина.
Ты не чокнутая, ты прекрасно понимаешь, что он — не тот, от кого остался шрам у тебя под волосами. У него другое имя, другой номер телефона, и он может показать тебе паспорт, где будет написано, что он родился в Архангельске, а не на Сходне.
Но это мужчина. У него есть яйца, и волосатые ноги, и кулаки вдвое больше твоих. Когда он смотрит на тебя, ты поджимаешь живот. Он думает — это потому, что он тебе очень нравится. Иногда ты тоже думаешь так и потому в пятницу отправляешь сына к бабушке, а сама — прогулка, недорогой ресторанчик, бутылка вина на двоих у него дома — остаешься на ночь в его квартире.
Секс тороплив, неловок и не слишком удачен, но твой партнер вежлив и нежен, а это всегда внушает надежду на то, что следующий раз будет лучше. Он говорит, что ты — лучшее, что случалось с ним в жизни. Ты доподлинно знаешь, что он лжет, но улыбаешься и ласково касаешься его подбородка. Он шепчет тебе на ухо, что у тебя потрясающая улыбка и что сейчас в его постели ты похожа на довольную кошку. Тебе приятно, и ты засыпаешь, положив голову ему на плечо, — не столько потому, что тебе этого хочется, сколько потому, что он этого ждет.
Утром он говорит, что не хочет тебя торопить, но ты — именно та женщина, с которой он мог бы построить Серьезные Отношения. В этот самый момент у тебя начинает ныть живот. И тогда ты вспоминаешь, что это за щекотное чувство, зарождающееся в точке чуть ниже пупка, когда ты видишь мужчину, за которого могла бы выйти замуж.
Это страх.
Я открыл глаза и понял, что все то время, пока говорил, держал Марину за руки. Она не сопротивлялась, хотя это наверняка казалось ей неудобным и неловким. Ее пальцы были холодными и влажными. Я смущенно убрал руки и с трудом подавил желание вытереть ладони о штаны. Как будто лягушку погладил, честное слово!
— Ты сказала: «Пожалуйста, отпусти, не надо, я же люблю тебя, правда-правда!» И тогда он ударил тебя головой о край ванны, — торопливо закончил я и поднял голову, чтобы посмотреть на нее.
Она глядела на меня с ужасом, и ее нижняя губа тряслась, как у старухи. Самое противное во всем этом было то, что Марине было не столько страшно, сколько стыдно. Приличные женщины никогда не обсуждают подобных вещей с посторонними мужчинами. Строго говоря, с приличными женщинами такие вещи и не случаются. Марина уже много лет изо всех сил старалась казаться приличной женщиной, а тут появился я — и все испортил. Всем известно — если кто-то избил тебя, он был спровоцирован.
Тем, что ты слабее.
Тем, что не можешь дать сдачи.
Тем, что ведешь себя как жертва, как дурак или как шлюха.
Выйди и поспрашивай людей — каждый второй скажет, что если тебе дали по морде, то это не просто так и ты, наверное, сам в этом виноват. Конечно! Сколько угодно! Это первое, о чем ты думаешь: за что? что я сделал не так? почему это случилось со мной? Но тогда, когда у тебя лицо разбито и рука как-то странно вывернута, вряд ли в первую очередь стоит разбираться с собственной виной.
У меня изо рта на скатерть капнуло красным. Черт, больно-то как!
— Что это? — прошептала Марина.
Я вытер кровь с подбородка ладонью и только потом сообразил, что здесь есть бумажные салфетки. Красные, что отрадно.
— Поспешные браки редко бывают счастливыми. Сломанная рука и сотрясение мозга… Дороговато получилось, — сказал я, помолчал и зачем-то добавил: — Я отделался двумя выбитыми зубами и вывихом.
— Вы гей? — опешила Марина.
— С чего вы взяли? — ответил я. — Вы считали, что на такое способны только мужчины? Нет, увы, это я так удачно женился.
— Извините, я не хотела вас обидеть, — смутилась Марина.
И я принял ее извинения, хотя они ничего не меняли и нафиг не были мне нужны. Так делают все воспитанные люди.
Фотографию я забрал с собой. И все-таки, какого черта бывший ухажер моей клиентки так мне не понравился?
Толстый, очень крупной вязки черный свитер Лизы был мне коротковат, но по крайней мере не жал в подмышках, как жали бы любые другие шмотки на пару размеров меньше, чем надо. Лиза худая и мелкая, как сеттер. Рядом со своим огромным, как ирландский волкодав, мужем она выглядит совсем Дюймовочкой. У нее острые лопатки и длинные пальцы прирожденной пианистки. Ей наверняка пошли бы платья от Диора и ажурные блузки с юбками-тюльпанами под длиннополую шубу, но она обожает мешковатые свитера, темные джинсы, тяжелые гриндерсы и мужские байковые рубашки. На худого, но довольно крупного в кости меня ее свитер, пусть с трудом, но налез. Теперь он слегка пованивал тухлятиной, но я надеялся, что стирка в машинке сможет это исправить.
В мире существует масса разноцветной химической дряни, позволяющей решать такие вопросы. Если бы все мои проблемы разруливались так же легко, я был бы очень счастливым человеком. Или, во всяком случае, куда более здоровым.
— С вас семьсот рублей сорок копеек, — сообщила кассирша, подозрительно глядя на меня. С ее точки зрения, я сейчас, скорее всего, был похож на начинающего бомжа. Я вытащил из внутреннего кармана куртки конверт с деньгами, врученный мне Мариной, и расплатился, получив в нагрузку пару бесплатных пакетов.
В супермаркетах я чувствую себя в безопасности. Яркий свет, круглосуточно дежурящий охранник, внимательно следящий за тем, как бы кто чего не украл, и куча сотрудников, которым нет до тебя никакого дела, — это меня успокаивает.
Дома меня ждал пустой холодильник, перегоревшая лампочка в ванной, гора старых носков, предназначенных на выброс, и пустая жестяная банка из-под кофе. После работы у меня частенько нет ни сил, ни желания тащиться в магазин. И тогда мне кажется, что было бы здорово, если бы кто-нибудь, кроме меня, заботился о пополнении запаса лампочек, сахара и кофе в моей квартире.
Но у меня есть правило. Я никогда и никого не пускаю к себе домой. Знаю, это похоже на проявление паранойи, но я уже дважды нарушал его раньше. И дважды меня пытались убить не самым безболезненным образом.
