После долгой паузы она произнесла:
— Зато у вашего высочества хватает мудрости это понять. И не браться решать задачи, которые провалите с треском.
Но в ее голосе все равно прозвучало ехидство, хотя на этот раз пыталась то ли скрыть, то ли смягчить, и я, сразу ощетинившись, ответил с нужной долей галантности:
— Потому даже и не пытаюсь понравиться вашему высочеству.
Она промолчала, словно впервые не нашлась, что сказать, потом произнесла медленно:
— И, как кронпринц, вы, естественно, будете желать его Величеству королю Леопольду долгих лет жизни?
Лорды насторожились, я перехватил острый взгляд Альбрехта.
— Вы догадливы, ваше высочество, — сказал я, — для женщины, естественно.
— Это нетрудно, — ответила она безмятежно, — учитывая ваш панический страх перед королевской короной. Вам что, предсказали, что она вас удавит?.. А не кажется вам, Леопольд предложил вам титул кронпринца именно потому же?
Я спросил сумрачно:
— Хотите сказать, мой страх перед королевской короной известен всем?
— Всем и не нужно, — ответила она. — А вот заинтересованным…
Вид у нее был, как всегда, покровительственно-победный. Я поклонился и промолчал. Короли всегда ожидают предательства и удара в спину со стороны наследников, так что моя репутация в этот раз мне поможет.
Она произнесла, обращаясь больше к лордам, чем ко мне:
— Давайте продумаем коронацию принца Ричарда, чтоб она проходила в наших интересах больше, чем в интересах короля Леопольда.
Они поклонились ей, признавая ее правоту и мудрость, а я снова ощутил, что она меня переиграла еще и тем, что сказала очень значимые слова «в наших интересах».
— Садитесь все, — сказал я вынужденно, — хотя, на мой взгляд, это довольно простая церемония, усложнять ее не нужно.
— Но есть церемониал, — сказал герцог Мидль с достоинством, — от которого отступить нельзя…
— Но сократить можно, — возразил я.
Он сказал с сомнением:
— Освященное веками…
— Подлежит модернизации, — заметил я веско. — Иначе погибнет! Это я стою на страже вечных ценностей!.. Их надо переодевать в новые одежды, чтобы они не переставали быть ценностями. Впрочем, мне почему-то кажется, король Леопольд тоже не будет против сокращения некоторых не совсем обязательных формальностей. Еще как не будет!
В коридоре послышался топот бегущих ног, строгий голос Зигфрида, затем дверь распахнулась и вбежал один из сотников Норберта.
— Ваше высочество! — прокричал он с порога. — Только что сообщили, король Леопольд со своей свитой уже в десяти милях от города! Как и было договорено, с небольшим отрядом двигается к городу!
— Прекрасно, — ответил я. — Сколько ему еще?
— Через три-пять часов будет у ворот, — сообщил он быстро и уставился в мое лицо преданными глазами. — Какие будут указания?
— Встречайте, — велел я, — как союзника. Я сам выеду навстречу, как и положено… наверное. А сюда прибудем вместе… если ничего не случится.
Он поклонился.
— Все сделаем!
Я повернулся к лордам.
— Не забудьте нацепить на себя все регалии. Здесь королевство еще дикое, внешнему виду придают слишком большое значение.
Они смущенно переглядывались, внешнему виду везде придают значение, это только я вне правил, да и то лишь некоторых.
Аскланделла произнесла ясным голосом:
— Я встречу его величество с моими фрейлинами, а его дочерями, в главном зале. Или даже в холле.
Альбрехт ответил за лордов:
— Мы выедем через час, ваше высочество!
— А то за вами не успеть, — буркнул Сулливан. — Всю рыбу распугаете.
Они выходили один за другим, соблюдая достоинство и строго следя за тем, чтобы какой-нибудь граф не проскочил в дверь раньше герцога, я следил за ними, как мне показалось, с самым непроницаемым лицом, однако все замечающая Аскланделла остановилась, дождалась, когда все уйдут, а когда за последним захлопнулась дверь, спросила тихонько:
— Ваше высочество?
— Принцесса? — ответил я.
— У вас какие-то неприятности, — сказала она, — но вы не решаетесь сказать своим лордам.
Я отмахнулся с фальшивым возмущением:
— Что за ерунда!
— Ваше высочество, — произнесла она с укором.
Я вздохнул, взял ее под руку и усадил в кресло. Аскланделла не выказывает сочувствия или соболезнования, это было бы оскорбительно в отношении такого героя, понимает, не совсем дура, хотя все равно дура, на лице внимание и только внимание. Лишь в глубине глаз вроде бы что-то еще, но кто разберет, что у женщины в глазах на самом деле.
— Вообще-то пустячок, — сказал я бодро. — За время моего отсутствия моя жена разорвала со мной брак.
На ее лице ничего не изменилось, даже голос прозвучал абсолютно выверенно и ровно:
— Вы женаты?
— Даже дважды, — сказал я хвастливо. — На королеве Ротильде, есть такое королевство Медина, а также на дочери короля Шателлена, это тоже очень далеко отсюда.
— И какая из ваших жен разорвала брак? — спросила она. — Вообще-то я не думала, что это возможно вот так легко и просто…
— Королева Медины, — ответил я. — Легко ей было потому, что это она женилась на мне… если можно так сказать. Я — принц-консорт, прав у меня было немного, потому могла как вступить в брак, так и разорвать по своей воле.
Она сказала с едва заметной насмешкой:
— Сочувствую вашему горю.
— Я потерял королевство, — отрезал я сердито, — а вам хи-хи? Потому и не знаю, как сказать лордам. Они привыкли, что у меня одни победы!
— Принц-консорт, — повторила она задумчиво. — Это не совсем настоящий брак, я думаю. А вот потеря королевства, да, понимаю. А второй ваш брак?
Я отмахнулся.
— У нас одна жена на двоих. С герцогом Мидлем, вы его видели. Так получилось, эта политика — сложная штука… Герцог Мидль оказался предельно корректным, не захотел оставаться с женой в мое отсутствие, это неблагородно, как он сказал, и тоже отправился в поход, хотя это и не в его натуре.
Она посмотрела на меня с интересом.
— Одна жена на двоих?
Я сказал с неудовольствием:
— Не понимаю, почему это вызывает такой нездоровый интерес! Это одна из норм здорового демократического общества: существование разных видов брака, в том числе и простейшей полиандрии. Хотя, конечно, полигамия интереснее.
Она сказала поспешно:
— Нет-нет, я о другом. В королевстве Бранденшир, насколько можно верить слухам, у королевы Юрги Великой четыре принца-консорта. И церковь не особо против, так как королевство процветает, а церковь кроме десятины получает еще и щедрые подарки.
