Чародей извлек из ящика стола металлическую шкатулку и осторожно приподнял крышку. Джон-Том разглядел внутри набивочный материал.
Клотагорб достал из шкатулки маленький деревянный ларчик и осмотрел его содержимое, которое состояло из стеклянного фиала, заполненного маслянистой зеленой жидкостью. Как будто удовлетворенный увиденным, он положил ларчик обратно в шкатулку и протянул последнюю Сорблу.
– Помести ее поглубже и, ради всего святого, смотри не урони.
– А что случится, если я все-таки уроню ее, учитель? – справился филин.
– Нечто столь ужасное, столь катастрофическое, – проговорил Клотагорб, – что мне и за две сотни лет не найти подходящих слов для его описания.
– А, – протянул Сорбл, кладя шкатулку в свой тюк. – Не беспокойтесь, хозяин, я буду осторожен.
Клотагорб направился к книжной полке, возле которой пристроился Джон-Том, и принялся отбирать тома – должно быть, с целью прихватить их с собой. Юноша, который не сводил глаз с Сорбла, спросил:
– А что в том фиале, сэр? Взрывчатое вещество или какая-нибудь кислота?
– Разумеется, нет, – отозвался волшебник. – Я, конечно, стар, но не настолько, чтобы торопиться на тот свет. Это негашеная известь.
– Что-то я вас не пойму, – признался Джон-Том, нахмурив брови.
– Ты слишком часто расписываешься в собственном невежестве. Хорошо еще хоть не притворяешься, что понимаешь. Неужели до тебя никак не дойдет, что умение творить магию означает сноровку в обращении как с формулами, так и с живыми существами? Если Сорблу не из-за чего будет волноваться, он найдет способ почаще прикладываться к вину, которое я разрешил ему взять в дорогу. Жалкий пьяница, учился бы с таким же рвением! Ну вот, а теперь он поостережется злоупотреблять моей добротой.
– Мне казалось, поводов для волнения предостаточно, однако я разделяю ваше мнение, – произнес юноша, наблюдая, как Клотагорб роется в книгах, ставит большинство обратно на полку и отбирает лишь отдельные экземпляры. – А как вы думаете, каков из себя наш противник?
Что он опасен, мы знаем. А еще?
– Если ты безумен, – ответил волшебник после недолгого размышления, – исправить положение можно двумя путями: или вылечиться, или попытаться принудить окружающих примириться с тобой. По правде сказать, я впервые встречаю психопата, который предпочел второй путь.
Разумеется, тот, кто захватил пертурбатор, пошел на это ради какой-то цели, преследуя личную выгоду. В результате миру угрожает опасность вывернуться наизнанку. Что ж, для безумца нет ничего лучше, нежели безумный мир. Любому, кто обвинит тебя в сумасшествии, можно ответить:
«Сам такой». Тем более, никто не посмеет заявить, что ты живешь в мире, который сотворило твое воспаленное воображение, ибо никто не удостоился иной участи. Такова, мой мальчик, логика нашего противника – логика умалишенного.
На последних словах волшебник начал видоизменяться. Его тело значительно вытянулось в длину. По прошествии нескольких секунд Джон-Том обнаружил, что беседует с огромной мохнатой желтой гусеницей.
Стена кабинета, к которой прислонился юноша, превратилась в нечто эфемерное, а кабинет как таковой – в громадный прозрачный шар, внутри которого располагались диковинные предметы непонятного происхождения и неведомого назначения. Джон-Том взирал на все это безобразие двумя парами фасеточных глаз. Он чувствовал себя как-то неловко; все тело ниже талии жутко чесалось. Вспомнив про свои многочисленные ноги, он принялся терзать ими бурый с красноватым отливом мех, в котором гнездились паразиты. В углу шара парил крошечный голубой мотылек.
– Странно, – пропищал мотылек, – хозяин, вы теперь больше Джон-Тома. Наверно, тут ты чем старше, тем крупнее. Видите, какой я маленький?
– Скорее уж чем умнее, – буркнул чародей. – Как бы то ни было, ощущение не из приятных. Что скажешь, Сорбл?
– Мне нравится. Кажется, я уже бывал мотыльком.
– А мне нет, – пробормотал Джон-Том. – Надеюсь, это скоро кончится.
Желудок юноши так и норовил выплеснуть наружу все свое содержимое.
Отсутствие костяка напугало Джон-Тома настолько, что он боялся сделать хотя бы шаг, понимая, впрочем, что ничего страшного, по всей видимости, не произойдет. Он твердо вознамерился не потворствовать желудку – не только из-за того, чтобы не уронить себя в глазах Клотагорба, но и потому, что вовсе не стремился узнать, чем питаются бурые с красноватым отливом гусеницы; так что просто сидел и чесался.
Миновало около пяти минут. Затем еще столько же. Кожа Джон-Тома зудела не от паразитов, а от нарастающего нервного напряжения.
– Что будем делать?
– Ждать, – откликнулся Клотагорб, пошевелив усиками. – Иного нам не остается.
– Сдается мне, ожидание затягивается, – заметил обеспокоенный Джон-Том.
– Естественно. Я же говорил, что с каждой новой пертурбацией их длительность будет возрастать.
– И пускай себе возрастает, но мне надоело изображать из себя гусеницу! – Джон-Том попробовал переменить положение, однако достиг лишь относительного успеха. – По-моему, меня сейчас вытошнит.
– Постарайся обойтись без этого, мой мальчик. Побочные эффекты неизбежны, но такое… Хотя, с точки зрения науки…
– К чертям собачьим вашу науку!
Юноша согнулся пополам. В следующий миг он осознал, что вновь очутился в знакомой обстановке и стал самим собой, высоким молодым человеком с крепким и надежным костяком. Однако желудок, несмотря на обратное превращение, продолжал вытворять нечто невообразимое, словно в доказательство того, что метаморфоза не была отголоском сновидения.
Джон-Том кинулся к раковине, плеснул в лицо холодной водой, ухитрился протолкнуть некоторое количество ее вниз по пищеводу. Как будто обошлось. Бледный и осунувшийся, он выпрямился и ухватился обеими руками за край раковины, чтобы не упасть.
– Да, удовольствие ниже среднего.
– Вполне с тобой согласен. – По тону волшебника невозможно было определить, сочувствует он Джон-Тому или насмехается. – Между прочим, пока нам везет. А представь себе, что ты идешь по мосту, и вдруг этот мост превращается в тонкую проволоку. Надо либо устоять на ногах (но тут нужна ловкость канатоходца), либо вцепиться в проволоку руками, а иначе ты упадешь, а когда мир вернется в нормальное состояние, выяснится, что имярек такой-то почил в бозе во время пертурбации. К моему глубокому прискорбию, тебя уже будет не воскресить.
– Все готово, хозяин, – подал голос Сорбл.
– Отлично, – кивнул чародей. – Ну, мой мальчик, бери свои вещи, а я свои. – Он взвалил на плечо один из двух тюков, лежавших на полу возле двери кабинета.
