Бернхард Хеннен - Меч эльфов

Он присоединился к ним и пошел рядом, словно громадный часовой. Когда он был рядом, Гисхильда всегда старалась дышать только ртом. Она также надеялась, что Драган этого не замечает, потому что, хоть они и были союзниками, никто в здравом уме не стал бы злить тролля. Одного вида оружия за его поясом хватало, чтобы понять, что произойдет, если Драгана разозлить. Там торчала боевая секира с топором длиннее локтя Гисхильды. Таким оружием можно разнести ворота крепости. Ни одна броня мира не спасла бы от этого боевого топора.

С тех самых пор, как случилось несчастье, дети альвов всегда уделяли ей много внимания. Гисхильда никогда не бывала одна, только в покоях своей матери. А там была Роксанна и ее служанки… Если не считать Брандакса, Другие редко вызывали в ней страх, просто она проводила слишком много времени с троллями, эльфами, кентаврами и кобольдами.

— Ты же знаешь, король не любит, когда Гисхильда гуляет у воды, — сказал тролль, и звук его голоса напомнил камнепад.

— Меня не волнует, что любит Гуннар. Гисхильде нравится бывать у воды. Это единственное, что меня интересует.

— М-да, Драган, вот такие они, наши высокочтимые друзья-эльфы, — вмешался Брандакс. — Они всегда объяснят, почему им наплевать на всех остальных. Сердце эльфа холоднее всякого ледника.

— Вы не смеете так о ней говорить! — возмутилась Гисхильда. — Гулять там — таково было мое желание.

Брандакс обернулся к ней.

— Правда? — Он усмехнулся, обнажив свои ужасные острые зубы. Гисхильда готова была поклясться, что маленький негодяй хорошо знал, как она боялась его улыбок. — У меня большой опыт общения с эльфами, и я знаю, что они очень хорошо умеют делать вид, будто их желания — это наши желания. Разве не так, прекрасная флейтистка?

Свои последние слова кобольд особым образом подчеркнул, и на этот раз ему, кажется, действительно удалось разозлить эльфийку.

— Не позволяй ему сердить тебя, Гисхильда. С годами я пришла к убеждению, что кобольды кажутся себе тем выше, чем хуже ведут себя. Как думаешь, Брандакс? Я права?

— А как, собственно, чувствуют себя эльфы, когда крадут детей? — не растерялся командующий осадами.

Юливее рассмеялась.

— Не знаю, я пока что ни одного не похитила. Ты слишком много времени проводишь с людьми. Ты что, уже веришь в сказки, которые про нас рассказывают?

— Что значит сказки! Я был там, той ночью, когда пришла Морвенна, чтобы…

Тролльский князь закашлял. Это прозвучало, как выстрел из пистолета.

Гисхильда сжала губы, с трудом сдерживая слезы. Она всегда нервничала, когда говорили о Снорри, чувствуя себя виноватой. Ее отец отказался отдать ее маленького брата под опеку эльфам. С тех пор все переменилось. Гисхильда знала: большинство людей при дворе полагали, что начиная с того дня несчастья избежать нельзя. Гисхильда подружилась с Юливее и Сильвиной… Но она знала все истории об эльфах. Может быть, они им и союзники, однако сделок с ними лучше не заключать. По крайней мере таких, какую заключил ее отец в ту ночь, когда родился Снорри.

Гисхильде становилось дурно, когда она вспоминала о том, как втайне мечтала, чтобы пришли наконец эльфы и забрали Снорри. Она была разочарована, когда отец нарушил договор с Морвенной. Может быть, это ее тайные желания призвали несчастье?

От мыслей ее отвлек собачий лай. Навстречу им шел Сигурд. Он гневно поглядел на нее.

— Где ты пряталась?

Несмотря на то, что он сердился, девочка бросилась к нему, широко расставив руки и радуясь тому, что он пришел! Она обняла его изо всех сил, прижавшись лицом к теплому костюму. От мехового военного мундира пахло потом и медом. Пахло человеком! Ее радовало, что больше не нужно быть одной среди детей альвов.

Спрятанная под рубашкой флейта уколола Гисхильду в грудь, и принцесса с ужасом вспомнила, что рассказывали ей про эльфов. От них нельзя принимать подарков — это приносит людям несчастье.

Люк добрался до каната, свисавшего со слухового окна омшаника, обхватил его двумя руками и подтянулся. Его удивляло то, что ноги до сих пор носят его, несмотря на жуткую боль.

Переставляя руки, он взобрался по канату. Вместо того чтобы плакать, он принялся ругаться при каждом движении — это больше подходит мальчикам.

Наконец Люк протиснулся в окно и на всякий случай втянул канат. Считается, что волки не умеют лазить по канатам, но Люк не был в этом уверен. От Сероглазого вполне можно было ожидать, что он не подчиняется никаким правилам.

Преследователь мальчика снова взобрался на каретный сарай, опустился на задние лапы и поглядел на узкое окно.

Люк с облегчением вздохнул, считая, что он в безопасности.

— Можешь поискать себе другой ужин. И запомни: в следующий раз ты у меня раной на морде не отделаешься. Я Люк, сын оружейника Пьера из Ланцака. А это дом благородного графа Поуля Ланнеса де Ланцак. Ты что же думаешь, это подходящее место для волков, чтобы пожирать детей? Только войди, и я с тебя шкуру спущу. У Других здесь нет власти. Семейство Ланнес де Ланцак уже несколько поколений является рыцарями Церкви. Здесь святая земля. Она сожжет твои лапы!

Сероглазый выслушал эту тираду и ухом не повел. Он сидел на крыше и вылизывал свою окровавленную морду. Люк улыбнулся. Глупая тварь! Пусть там и сидит, пока не почернеет.

Мальчик с грустью оглядел покинутую деревню. На покрытых песком улицах росла трава. Вот уже несколько недель сюда никто не приходил. Не появлялись даже пилигримы, которые совершают паломничество к Мон-Белльсатт, чтобы посетить разрушенный замок в горах, где некогда родился святой Мишель Сарти.

В золотисто-красном свете сумеречных часов Ланцак выглядел просто великолепно. Простые крепкие дома, выстроенные из бутового камня, поверх покрашены желтой глиной. Они теснились в узких улочках, взбиравшихся вверх по холму, на вершине которого был расположен господский дом Ланнесов де Ланцак. Из слухового окна открывался роскошный вид на лоскутное покрывало из серых шиферных и медно-красных крыш до самой реки. На ее берегу виднелась побеленная башня храма, окна которой переливались в закатных лучах всеми цветами радуги.

На другом берегу реки простиралось высокогорное плато с бедной, пыльной почвой. Только вдоль русла реки раскинулись несколько полей. Дальше на плато можно было собрать урожай лишь из чертополоха и камней. Вдалеке виднелись слабые синеватые очертания Головы Язычника. Огромный холм расположился примерно в четырех милях от Ланцака, его ступенчатые склоны были покрыты поросшими сорняком руинами. Говорили, что там жили Другие. Мать всегда учила его, чтобы он держался от Головы Язычника подальше. Отец не был настолько строг, знал, что Люк частенько ходит туда со стадом, когда приходила его очередь пасти графских коз. Старые камни никогда не путали Люка. Голова Язычника находилась недалеко от дороги, которая вела на север, в золотой Анисканс.