А пожалуй, добрая чаша для пиров выйдет из этой головы, — подумал Всеслав про себя, отвечая на приветственные крики дружины. Вспомнилась старина про Лешка Попелюха и Тугарина: буди нет у тебя, княже Владимир, пивна котла, так вот тебе Тугарина голова!
Невдалеке остановился молодой литвин из полона — этот шёл с развязанными руками, и одежда на нём была заметно богаче остальных — тоже князь, небось. Смотрел на Всеслава странным взглядом, не обращая внимания на то, что полоцкий кметь уже подъехал и за его спиной вздымает плеть. Коротким движением ладони Всеслав остановил кметя и коротко кивнул, подзывая литвина.
— Почему ваши вои не противились? — отрывисто бросил полоцкий князь. Литвин стоял прямо и глядел прямо, открыто — даже полон не мог унизить его сейчас, показать трусом альбо недостойным человеком. Да, это князь, — Всеслав понимал это всё яснее.
— В тебе живёт дух бога, — утвердительно сказал литвин. Он очень хорошо говорил по-словенски, чисто, почти без искажений. Да и то сказать — невелика разница меж словенской да литовской речью. — В тот миг, когда ты убил кунигаса Скирмонта, я ясно видел за твоей спиной рогатую тень. Сам Велняс за тебя!
Всеслав Брячиславич довольно усмехнулся.
— Как тебя зовут?
— Зигмасом вои мои зовут. Я рикас и сын рикаса нальшан Викунда!
Всеслав одобрительно кивнул, и вдруг предложил, движимый непонятно чем:
— Хочешь мне служить?!
Рикас несколько времени подумал и вдруг широко улыбнулся:
— Нет, княже Всеслав Брячиславич! Как это я, князь, и служить князю буду? Князь только народу своему служит, и никому более!
Всеслав улыбнулся не менее широко:
— Хорош ответ, Зигмас-князь! Глядишь, мира и поделим с тобой!
Повесть первая Боги их отцов
1. Белая Русь. Окрестности озера Нарочь. Сбегова весь. Весна 1066 года, берёзозол
Девушка спала беспокойно, постоянно ворочаясь, стонала. Длинные русые волосы разметались по подушке, красивое лицо исказилось страхом и болью. Сквозь судорожно сжатые губы прорывались неразборчивые слова и вскрики.
— Нет! Не надо!
Девушке снился сон.
Вокруг неё снова был огонь. Стена пламени трещала, бросая багровые отблески, стреляла раскалёнными угольями.
Огненная завеса вдруг распахнулась, пропуская человека в чёрном плаще, высокого и мрачного, в глазах его горели багровые отблески пламени. Воин в чёрном протянул руку…
Краса вскрикнула и очнулась. Поняла с облегчением, что это всего лишь сон, потому что въяве было совсем иначе — сначала был воин в чёрном плаще, а после — огненная стена.
Утёрла холодный пот и снова провалилась в сон — на сей раз мирный. Снилось то, что было на самом деле, только давно… после ТОГО…
Краса почувствовала устремлённый на неё чей-то неотступный взгляд. И почти тут же догадалась, кто это так на неё глядит.
Боярин Крамарь.
Она открыла глаза и тоже ответила взглядом — почти ненавидящим. Молодой боярин вздрогнул и отворотился.
— Ты зачем меня спас? — голосом девушки можно было заморозить море.
— Чтобы ты жила, — почти не глядя в её сторону, он резал хлеб. Достал с холодка жбан с квасом.
— Я тебя про то просила? — голос Красы теплее не стал. — Я может, умереть хотела. Кому я теперь нужна такая?
— Ты ни в чём не виновата, — возразил Крамарь, понимая, однако, что говорит что-то не то. И Краса понимала.
— Я не про то! — крикнула она враждебно. — Девке опозоренной что за жизнь?!
— Иногда для того, чтобы жить, требуется намного больше мужества, чем для того, чтобы умереть, — боярин сам поразился тому, до чего глупо и напыщенно прозвучали его слова в сравнении с тем, что говорила эта девчонка, которой и тринадцать-то зим сравнялось только на масленицу. Но добавил. — Умереть я тебе не дам…
Краса в ответ только презрительно скривилась. И тут же зашипела сквозь зубы — видно, рана ещё болела.
— Я всё одно руки на себя наложу, не сейчас, так после, — процедила она.
— Грех это, — кротко бросил Крамарь, выкладывая на стол две печёные репины. — Смерти-то самому себе желать…
— Это тебе, христианину, — грех, — ожгла его Краса пронзительным взглядом. — А по мне, так первее всего для русича — честь! А заради неё и жизни не жаль.
Боярин коротко кивнул, слушая девушку и дивясь её неукротимой силе. Не возразил даже, когда она его христианином назвала. Хотя доля правды в её словах была — крещён Крамарь, ещё в детстве крещён. Нет, эта рук на себя накладывать не станет, разве что затяжелела от насильников. А так — она скорее сама их найдёт да головы поотрывает. И лесной нечисти на потраву бросит.
Рана у Красы была глубока, да и крови вытекло много, но боги попустят, так и совсем почти без шрама срастётся и красы её не испортит. Боярин едва заметно усмехнулся — не попортит красы у Красы.
— Садись лучше к столу, — позвал он, ничем не выказывая своих мыслей. — Поедим, что боги послали.
— Не стану, — люто отрезала Краса и отворотилась к стене, укрылась рядном с головой.
И снова проснулась, на сей раз окончательно. Поняла, что плачет, судорожно вздрагивая, уткнувшись лицом в мокрую подушку, сдавленно всхлипывая и чувствуя на спине между плеч чью-то чужую ладонь.
Вскинулась, ожидая снова увидеть сочувственное лицо Крамаря — нагрубить в ответ, оскорбить, что ли как-нибудь… чтобы отстал, наконец.
Наткнулась на испуганный взгляд Улыбы и вмиг остыла.
Крамаря не было.
Его не было давно, уже больше полугода — он воротился в Новгород. А сбегов плесковских князь Всеслав перепоручил полоцкому тысяцкому Бронибору Гюрятичу.
Тысяцкий же распорядился отвести им места для поселения на Нарочи, не особенно и далеко от самого стольного града, но и не рядом. И обоз отрядить с мукой, с мясом, с прочей снедью и с лопотью — всё из княжьих погребов. После такого приёма плесковские сбеги готовы были за полоцкого князя любому глотку заткнуть. Любому, кто стал бы про него порочные слухи распространять по Руси.
Красе хорошо помнился подслушанный разговор Крамаря с одним из своих кметей.
— Гм, — сказал великий боярин озадаченно. — Так-то полоцкий князь скоро осильнеет так, что никоторому иному князю на Руси его не одолеть. С постоянным-то притоком людей, с большими городами, с ремёслами, с закатной-то торговлей… им в лесах этих только хлеба не хватает… маловато хлеба даёт придвинская лесная крепь.
— И народ-то средь них… отчаянный… — подтвердил задумчиво кметь. Тут они заметили, что спасённая девушка прислушивается к их словам и смолкли.
