Ольга Мяхар - Быть бардом непросто

Фыркаю, но не лезу в спор. Что он обо мне знает? В сущности — ничего.

— Сколько тебе?

— Сто двадцать.

Это его пронимает. От удивления он даже голову приподнимает с подушки и ошарашенно разглядывает меня.

— Знаешь, а твои родители?..

— Они только рады, что я смылся, уж поверь. Тем более что меня должны были со дня на день женить.

Глаза эльфа становятся совсем круглыми.

— Женить? Тебя? Но ты… ребенок!

— Ты тоже не очень-то взрослый. Слишком явно демонстрируешь эмоции.

Эльф успокаивается, чуть пожимает плечами и снова отворачивается.

— Н-да. Жизнь иногда преподносит сюрпризы.

— Ты все еще собираешься выполнить обещание?

— Какое?

— То, которое дал селянам. Насчет истребления нежити.

— Ах да. Нежить… да-да. Дня через два пойду.

— И тебе ее не жаль?

Минутное молчание.

— Знаешь, я в третий раз за сегодняшний день пребываю в состоянии глубокого шока. Темный эльф спросил, не жаль ли мне убивать нежить? Причем даже не зная толком, какую. А ты точно темный? Может, и вправду в смолу упал и не отмылся?

— Убью, — произношу клятвенно.

— Это успокаивает. Если бы ты начал что-то доказывать и прыгать по комнате — взял бы за шкирку и макнул в болото.

Зло на него смотрю, демонстративно вынимаю из голенища нож.

— Ладно-ладно. Спокойно. Если так не хочешь терпеть мое общество — не надо. Можешь уезжать из деревни хоть сейчас. Я, к моему сожалению, последовать за тобой не смогу — болею, да и обещание надо выполнить.

Задумчиво изучаю отражение в ноже, недоверчиво прислушиваюсь к его словам.

— Но если ты не извращенец, почему тогда так хотел ехать вместе со мной? А как же гордость перворожденных?

— Ну… я тоже своего рода аутсайдер.

— Что так?

— Я уже третий раз сбегаю из дома.

Минуту я смотрю на него, не мигая, перевариваю вышесказанное. После чего сначала тихо, а потом все громче начинаю хохотать. Смешно настолько, что скручивает живот. Я всхлипываю, бью рукой по скамье и едва не сползаю с нее, пока светлый с интересом за мной наблюдает.

— Позволь узнать, что именно тебя так развеселило?

— Я… мне сто двадцать! И меня практически выпихнули во взрослую жизнь, дав тумака на прощанье. А ты! В сто сорок! Сбежал от родни! Ой, не могу.

Эльф хмурится и тяжело, мудро вздыхает. Я же продолжаю смеяться, поскольку просто не в силах забыть такое. Сто сорок! Моему отцу двести четыре! Это же надо, до чего светлые берегут потомство! Идиоты. Так они только порождают слабых. Это и дурак поймет.

Аид приходит в себя еще два дня. За это время я знакомлюсь с народом, исполняю половину репертуара, слушаю местные песни… Н-да. Конечно, местный фольклор — это что-то. Я до гробовой доски не забуду куплет одной из наиболее трагических саг о путешествии кикиморы к богам. Она хотела стать русалкой! Но не это страшно. Задумка саги в чем-то даже романтична, если не учитывать того факта, что кикиморы ненавидят русалок, а те с удовольствием их поедают в прямом и переносном смысле этого слова. Плевать! Поверьте, все это меркнет, как только вслушаешься в слова, сразу и навсегда западающие в душу. Как же там? А, вот:

На «не могит» я зависаю, понимаю, что смеяться нельзя, а сидеть с умным видом как-то не получается. Хочется ткнуть пальцем в печального исполнителя и громко хохотать, сотрясаясь и вытирая слезы счастья. Но… народ не поймет. Некоторые плачут. Кстати, я тоже плачу уже на следующем куплете:

Занавес. Так кончается трагическое путешествие кикиморы, которая мечтала стать русалкой. Если же говорить подробнее, то, получив желаемое, героиня психует и посылает такой подарочек в одно место, что Творец тоже психует и прибивает ее — не глядя, но зато от души. По моему личному мнению, после такого кикимора вряд ли стала шептать слова сердечной благодарности со слезами счастья на бородавчатом лице. Скорее, в муках померла. Я ложусь на стол, упираюсь лбом в скрещенные руки и плачу от счастья. Какая патетика! Сколько чувств! А когда меня гладят по спине и умиленно сообщают, что сей шедевр передается от поколения к поколению вот уже больше двух веков, — я тихо испускаю стон, скрывая титанические попытки подавить смех.

Ладно. Суть не в этом. Суть в том, что Аид слишком медленно выздоравливает, всячески капризничает и явно ставит себе вполне определенную цель: довести меня до белого каления. Причем любой мой псих заканчивается его счастливой улыбкой и удивленными расширенными глазами, в которых плещется нарастающее удовлетворение. Так что… сейчас я держу себя в руках уже часа два, при этом собираюсь в путь-дорогу, ибо надоело мне здесь. И вообще, что именно я в этой дыре забыл? Мне нужно зарабатывать славу и признание, а не сидеть на болоте и выслушивать, где болит у этого психа Аида. Я бы сам его убил, чтобы он не мучился. Жаль, не могу — пацифист.

— Ты уходишь? — Сверкающие голубые глаза глядят расстроенно.

— Да! — даю себе приказ не орать. Спокойнее, спо-койнее.

Еще немного, и я наконец-то уеду и, если мне повезет, никогда больше эту заразу не увижу. А если очень повезет — местная нежить по достоинству оценит красоту и происхождение светлого и схомячит его быстро, с чувством и вдохновением. Небось не каждый день такой десерт ныряет в болото. Еще к тому же и добровольно.

— А я? — спрашивает Аид с таким обиженным выражением лица. Если бы уши были длиннее, он бы их точно в стороны развел.

Нервно дергаю своими:

— А ты нет.

— Ты же хотел посмотреть, как я охочусь! — напоминает с надеждой.

Ему не сто сорок, а четырнадцать. Я в этом просто уверен. Чего это он так на меня смотрит? Взрослые должны вести себя иначе. А этот… все больше скатывается на уровень ребенка. И, что интересно, это происходит только при общении со мной. С любым другим — взгляд голубых глаз тут же становится ледяным, цепким, тембр голоса снижается; меняются поза, движения. Короче, я, разинув рот, наблюдаю превращение мокрой болонки в супер-пупер эльфа! Повелителя местных топей! Тьфу, смотреть тошно.

— Перебьюсь. Надеюсь, все закончится быстро, и ты будешь вспоминать свою охоту в больничке, на кресле-каталке, управляя ее колесами одной рукой и одной ногой.

— Добрый ты.