От неё исходил такой мощный поток враждебности, взгляд обдавал таким холодом, что мне стало очень и очень не по себе, и это даже мягко сказано. А что касается её голоса, то я выразилась неточно, назвав его неприятным. Неприятен он был лишь в той степени, в какой может быть неприятна для тела ледяная вода; подобно воде же, он был чистым и звучным, чем-то он даже напоминал голос Альбины, но в нём как будто перезванивались, стукаясь друг о друга, ледышки. Слегка ошарашенная её «наездом», я прижимала к себе пакет с продуктами, и он при этом шуршал. Поморщившись, Диана Несторовна не сказала, а скорее приказала:
— Поставь свой пакет на заднее сиденье и не шурши! Раздражает.
Я не посмела ослушаться и поставила пакет на заднее сиденье, а сама вдруг подумала: а отчего её так раздражает шуршание пакета и отчего она так морщится, как будто у неё что-то болит? Потирая пальцами нахмуренный лоб, она сказала:
— Так на чём я остановилась? А, да. Твои интимные качества меня не интересуют, меня интересуют твои истинные намерения. Иными словами, что тебе нужно от Альбины? На секс-кошечку, охотящуюся за кошельками, ты вроде не похожа.
Я нашла в себе смелость улыбнуться:
— А на кого я, по-вашему, похожа?
Взгляд Дианы Несторовны остался по-прежнему холоден и остр, как скальпель хирурга.
— По-моему, ты похожа на полное ничтожество, — сказала она. — Я навела кое-какие справки, так что мне про тебя известно практически всё — где родилась, где училась, чем живёшь. И знаешь, дорогуша, какой вывод я сделала? Ты никто, и звать тебя никак. По-моему, в жизни Альбины тебе не место.
Диана Несторовна ещё не знала, что не пройдёт и получаса, как я буду для неё «золотцем» и «лапушкой», а она будет измерять мне давление и готовить для меня яичницу с колбасой; если бы сейчас ей кто-то сказал об этом, то получил бы от неё плевок в лицо. Несомненно, она хотела меня уязвить, и ей это удалось. Эти слова — «никто» и «ничтожество» — вонзились мне в душу острыми сосульками, а к горлу подступил солёный ком, но я, собрав в кулак все силы, постаралась не показать, что мне больно. Посмотрев на мою враждебно настроенную собеседницу сквозь задумчивый прищур улыбки, я вдруг увидела всё ясно, как на ладони, и, увидев, перестала её бояться. Её мучила головная боль, оттого она и была такой раздражительной, а ещё ей в детстве не хватало материнской ласки и нежности. Её суровость и жёсткость были всего лишь защитной позицией против окружающего мира, а коротко остриженная голова — протестом против глупого стереотипа «у бабы волос долог, а ум короток».
— Наверно, трудно жить, никому не доверяя и всех подозревая, — сказала я. — Почему вы думаете, что вас окружают одни враги, и вам надо постоянно от кого-то оборонять себя и вашу сестру? Вы сильный и умный человек, но ваш враждебный посыл, отправляемый вами в этот мир, возвращается бумерангом и бьёт вас по голове — оттого она у вас и болит.
В её глазах читалось недоумение, но она всё ещё прикрывалась щитом враждебности.
— Что, изображаешь из себя психолога? — усмехнулась она. — Давай, давай. Только я тебя всё равно насквозь вижу, голубушка.
Видимо, боль усилилась, потому что она слегка побледнела и снова поднесла руку ко лбу. Я сказала:
— Ничего вы не видите, Диана Несторовна. То, что вам кажется, что вы видите — это вы сами себе внушаете годами. Знаете, в чём ваша главная проблема? Вам просто-напросто до боли не хватает человеческого тепла и ласки. Вам не хватает любви. Вы привыкли жить во враждебном мире и на агрессию отвечать агрессией, и это покрыло вас твёрдым панцирем, под которым никто не может разглядеть вашу истинную суть. А вы ведь неплохой человек — может быть, добрый, чуткий и способный на глубокие чувства. Только этого никто не знает — все вас боятся, потому что вы никого к себе не подпускаете на пушечный выстрел. И поэтому вы изголодались по теплу и нежности, которой вам никто никогда не подарит, если вы будете сохранять эту позицию. Знаете, а я вас не боюсь. Мне вас очень жалко. Сильно у вас болит голова?
Это был излишний вопрос: по морщинам на её побледневшем лбу всё было и так видно. Не знаю, что на меня вдруг накатило; мне неудержимо захотелось пожалеть и приласкать её, как несчастного, недолюбленного ребёнка, страдающего и больного. Повинуясь этому порыву, я погладила её по стриженым седым волосам, по поражённой экземой руке и поцеловала в щёку. Видимо, это было не то, чего она ожидала, потому что морщины на её лбу разгладились, а лёд во взгляде растаял. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой нечто необычайное — по меньшей мере, гуманоида.
— А к Альбине я очень хорошо отношусь, — закончила я. — Она очень мне нравится. Мне не нужны от неё ни деньги, ни дорогие подарки. Даже если бы она не ездила на джипе, а ходила пешком и была нищая, как бомж, я бы всё равно почувствовала к ней то, что я сейчас чувствую. Я понимаю, вы её очень любите и беспокоитесь за неё, но в данном случае ваши опасения напрасны. Вы сами видите — я не секс-кошечка и не охотница за кошельками. Я не собираюсь вам ничего доказывать: вы, как я вижу, уже сделали свои выводы. Что ж, оставайтесь при них, я ничего поделать не могу. А сейчас извините, я пойду домой. Мне ещё обед приготовить надо, да и работы куча.
Я взяла с заднего сиденья свой пакет и вылезла из джипа, сделав это довольно ловко: за время общения с Альбиной я уже успела привыкнуть к особенностям этой машины. И уже совершенно другой, изменившийся до неузнаваемости голос Дианы Несторовны окликнул меня:
— Подожди…
Я обернулась. Диана Несторовна стояла, держась за дверцу машины, высокая, чуть сутулая и грузноватая, но совершенно другая: вся её враждебность как будто испарилась. Её лицо прояснилось, складки между бровей расправились — словом, она стала совсем другим человеком. Признаюсь, такой она понравилась мне гораздо больше.
— Девочка… Ты скажи честно, кто ты? — спросила она смягчившимся, уже гораздо более приятным голосом.
Я недоуменно подняла бровь.
— Кто я? Но ведь вы, кажется, уже выяснили всю мою подноготную. Я никто и звать меня никак.
— Ну, перестань. Не цепляйся к словам. — В голосе Дианы Несторовны всё ещё звучали властные нотки, но уже без того неприятного ледяного призвука. — Я имею в виду — ты экстрасенс, целительница? Или кто?
— С чего вы взяли? — засмеялась я.
Диана Несторовна шагнула ко мне и взялась за ручки моего пакета. В её глазах по-прежнему было удивление.
— Да не прикидывайся… Ты же только что сняла у меня головную боль.
— Может быть, она сама прошла, а я тут ни при чём? — предположила я, не веря своим ушам.
