С семи лет Каббар сопровождал в походах отца своего, Императора Туллу. А после смерти последнего от стрелы горца мятежного, в одиннадцать лет принял трон Кэтера. За четыре года бесконечных походов, сражений и схваток, сумел сделать то, что не позволили боги сделать отцу его. Завоевал пятнадцатилетний верховный Император Каббар полмира.
Мягкой походкой Каббар подошел к королеве Тавии. Не глядя, схватил за седые волосы. Блеснул в железных перчатках нож поясной.
— Неужели и сейчас промолчишь, король Хесед? Не пожалеешь молодой жены?
Дрогнул подбородок Хеседа. Отвердели скулы короля:
— Отвечу. Не мальчишке отвечу, а зверю. Думаешь, раз Мадимию сжег, так и Ара-Лим под твоей властью? Ошибаешься, Каббар. Слаб ты для Ара-Лима. Не удержать тебе долго власти над этой страной. У Ара-Лима свой король есть.
— Уж не ты ли? — усмехнулся Каббар, отпуская волосы Тавии. Видно было, озадачили его слова короля побежденного.
Настала очередь Хеседа усмехаться. Губами ссохшимися, кровяной коркой сжатыми.
Смотрели друг на друга два великих короля, два человека из разных миров. Победитель и непобежденный. В глазах одного застыл немой вопрос. А второй отвечал презрением. И неясно было, кто из них сломлен был.
Ухнул Каббар зло, повернулся на пятке к королеве Тавии в догадке страшной. Рванул платье тонкое. Полетели в стороны крючки и пуговицы.
От нечеловеческого крика верховного Императора вздрогнули даже те, кто рядом с ним много лет был.
— Будь проклят дьявол, позволивший зачать отродье аралимовское. Генерий!
Высокий кэтеровец в помятом панцире, с эмблемой данийского легриона, выступил вперед.
— Я здесь, мой Император.
— Что это, Генерий? Или обманывают глаза мои? Разве у ног моих не аралимовская продажная девка, которая принесла приплод не белее трех дней назад? Поправь меня, если я ошибаюсь, Генерий, герой Мадимии.
— Твои глаза не могут ошибаться, мой Император, — задрожал голос у легона. — Ты прав, мой Император. У нее был ребенок.
— Был? Но где же он? Отвечай мне, Генерий! Обыскали ли твои солдаты все дома этого проклятого города? Проверили ли все чердаки и подвалы? Обшарили ли все сундуки в поисках? Отвечай, Генерий! Отчего у старика Хеседа вид не побежденного, а победителя? Где младенец новорожденный?
— Мы никого не нашли с печатью королевской, мой Император. Ни мертвого, ни живого. Только Хесед и она.
Каббар, с искаженным лицом, превратившим его в столетнего старца, приподнял за горло королеву Тавию:
— Где он? Где твой щенок? Где наследник Ара-Лима?
Словно тихий ветерок слетел с губ женщины:
— Далеко теперь мой мальчик. Не достать его ни стрелой быстрой, ни копьем острым, ни заклинанием колдовским. Далеко он. Но вернется через лета в свой город, в свою белокаменную Мадимию, чтобы воссиял новой славой Ара-Лим. Запомни это, зверь. Вижу я, как загорается на небе новая звезда. Вижу моря крови. А в море том вижу тебя, Каббар. Вижу зверя, с глоткой перерезанной.
— Дрянь!
Страшен Каббар в гневе. Но еще страшней в безумной ярости.
— Генерий, твой легрион первым вошел в Мадимию. Был ли кто спасшийся от мечей твоих? Все ли оставшиеся в живых здесь стоят?
— Все, мой Император, — бледный легон трясся мелкой дрожью. По лбу предательски сползала крупная капля пота. — Ни одна птица не вылетела за стены города. Ни одна тварь ползучая не прошмыгнула мимо доблестных солдат твоих.
— Не о птицах спрашиваю, — зашипел верховный Император, вплотную приближаясь к Генерию. — О людях. Кто-нибудь бежал от воли императорской?
— Нет, мой Император, — легон Генерий, овеявший себя славой во многих битвах, не раз бывший на волосок от смерти, первым ступивший на мостовые благословенного города, упал на колени, пытаясь поймать железную перчатку Императора.
— Врет, подлая собака!
Расступились свирепые охранники императорские, пропуская вперед человека, возрастом неопределенного. В грубом рубище, давно не мытом. В спутанных волосах колтуны нечесаные. Бородка козлиная, выщипанная. Глазки, что две горошины, по блюдцу мечутся. Кожа волдырями гноящимися покрыта. На ногах сандалии стоптанные.
— Великих побед тебе, Каббар, — даже головы не склонил. Один взгляд только на псов императорских бросил. Опустили глаза легронеры бесстрашные. Боялись мага, больше смерти боялись.
— Горгоний? — Император недовольно поморщился. — Почему ты здесь, а не колдуешь на благо Избранных. Не место мудрому старцу среди мертвых.
— Я и сам давно мертв, — маг остановился против упавшего на колени легона. — А здесь потому, что денно и нощно забочусь о благе твоей империи, Каббар. И о твоем благе. Неужели никто не сумел сбежать из города?
Генерий, которому предназначался вопрос, выдержал взгляд мага:
— Я уже ответил великому Императору.
— А как же тот всадник, что прошлой ночью раскидал, словно щенят, твоих непобедимых солдат, с боем миновал многочисленные посты и канул в направлении неизвестном?
— Но…
— Разве не нес тот всадник сверток, бережно охраняемый? И разве не узнали в том всаднике телохранителя Хеседа верного, майра Элибра? Зачем молчишь, собака брехливая, глаза таращишь? Или неправду мне духи прошептали? Не ты ли, собака, приказал легронерам своим молчать под страхом смерти о том эпизоде позорном?
Каббар поступью неслышной подошел к Генерию, бережно поднял за плечи, посмотрел в глаза испуганные:
— Ты, мой верный слуга, прошел со мной от Венузских гор до столицы Ара-Лима. Ты не раз спасал меня от вражеского меча, закрывал своим телом от стрел и копий Ты первым был в бою, последним в отступлениях. Половина империи тобой завоевана. И тебе доверяю больше, чем кому бы то ни было. Чем ответишь на обвинение? Скажи, что никто не бежал из города. Скажи, что не было никакого всадника. Скажи, что ребенок Хеседа, наследник Ара-Лима, мертв давно и тело его грызут псы бродячие. Тебе поверю. Не бойся, друг мой.
Встряхнул легон Генерий руки Императора с плеч своих. Встал прямо, открыто в глаза посмотрел.
— Мне бояться нечего. Маг прав. Ночью через третий манион пытался прорваться отряд из Мадимии. Словно крысы подлые налетели. С городских стен их катапультами поддерживали. Две цеперии перебили. Но солдаты твои, всесильный Император, атаку отразили. Всех в ров сбросили, с грязью перемешали. Только одному удалось прорваться.
— Майру Элибру?
— Да, мой Император. Признали в том воине Элибра, телохранителя Хеседа.
— И у него был сверток, — не спросил, а выдохнул Каббар.
Легон Генерий замешкался, но сумел овладеть собой:
