– Приведет туда, где безопасно? А где мне безопасно? – с горечью произнес Рован, вспоминая слова незнакомца, открывшего путь к спасению. И шагнул в портал, положившись на удачу.
* * *
Вечерние сумерки окутали и без того темный тенистый лес, когда эльф вышел к дому, вернувшись от портала из лабиринта. И чем ближе становилось убежище, тем тревожнее вели себя волки. Но объяснять, что обеспокоило их, не хотели. Аш насторожился. Что-то явно происходило не так, как должно было быть.
Чем ближе к дому, тем сильнее опасения. И рассыпались, разбились мелкими осколками тревоги, родив вместо себя ощущение трепетной странной радости. Мертвый шиповник. Так мог пахнуть только он.
И подтверждение не заставило себя ждать: на крыльце сидел Рован. Волки прятались по кустам и недоверчиво скалились на вампира. Но напасть не посмели, учуяв нечто слишком знакомое, слишком понятное и родное. Осколки магии. Запах крови. Невидимая связующая нить. Звонко. Удар. Сердца. Еще удар. Замереть. Выдохнуть с трудом.
– Забавно, ты считаешь, что приходить ко мне незваным гостем – это безопасно? – нацепить маску.
– И куда ты снова умудрился вляпаться? За версту несет твоим голодом. Ранен? Совсем недавно ведь лечил тебя. Или просто ищешь смерти? – оно, сердце, радостно затрепетало. И сжалось при мысли об утерянном подарке. Обида. Злость. Аш приблизился к вампиру и сгреб волосы на затылке в ладонь, запрокидывая его голову назад, склоняясь над лицом, почти соприкасаясь.
– Ты о чем? Я в полном порядке. И раз не ко двору пришелся, могу уйти, – вампир ощерился в ухмылке.
– Конечно, в полном порядке, вижу-вижу, – ухмыльнулся эльф в ответ на незамаскированную ложь. И дрогнуло что-то в груди. Уйти? Да кто же позволит?!
– Кто позволит? А кто удержит? Ты, что ли? – криво усмехнулся Рован. Обида грозила выплеснуться в слова прямо сейчас, без оглядки на то, чем это может закончиться для него самого.
– Считаешь, что можешь уйти? Уверен? – сил, равно как и смысла сдерживаться, больше не было. Аш по-хозяйски сгреб вампира в объятья. Так близко, так дразняще, что невозможно контролировать себя, держать маску. Вздрогнуть от нечаянной, но такой желанной близости. Вдохнуть аромат увядших цветов. Простить, всё простить без слов. Рассыпаясь искрами потревоженного огня.
– Пусти! – зашипел Рован, пытаясь разорвать объятья.
– Неужели надеешься, что отпущу? Теперь, когда ты сам пришел? И хочешь ли, чтобы отпустил? – последний вопрос шепотом, словно по секрету. Обжигая горячим дыханием, проводя по шее острием клыка. Жадно. Страстно. Жажда – это как дышать и не смочь надышаться. Шаг навстречу гибели.
– Так ли и не отпустишь? А из пещеры кто сбежал, бросив? – в голосе вампира звенела обида, но тело уже тянулось за терпким наслаждением кровавого ритуала.
– Гррр, так было нужно, – только и смог прорычать Аш, из последних сил удерживаясь перед соблазном впиться в горло Ровану. Подхватить на руки. Словно то, на что имеешь право. Непререкаемое. Дробиться острыми осколками, не понимая себя и этот огонь в груди. Жжется. Больно. Сладко. Желанно. Следуя по пути разрушения. Забыв обо всем. Вот так, просто прижиматься к нему. Просто ощущать в объятьях того, кем одержим. Не беззащитный. Безгранично опасный. И не бьется оно, проклятое, не бьется без него.
Полумрак комнаты, спасающий от лишних глаз. И ничего не скрывающий от двух детей ночи. Сын луны. Сын тьмы. Презирающий свет. Ненавидящий солнце. Слишком разные, чтобы считать это возможным. И неудержимо стучит сердце, учащая пульс с каждым вдохом. Дышать его запахом. Мертвые цветы. Как вызов духу леса. Не живой. Не мертвый. Выскочит ведь сумасшедшее из груди, переполняясь радостью и болью. Отражением того, что уже было. Что происходило когда-то здесь – и сейчас впивалось острыми колючками шиповника. Запах меда.
Был бы кто иной – приковал бы Аш к себе навечно и не отпустил. Но этого разве удержишь? В ком более злобный зверь, жаждущий крови и свободы? Нет, удержать вампира – всё равно, что убить. Но можно украсть эти минуты. Мгновения. Похитить кусочек иллюзорного счастья, что он – есть. Сейчас. Счастья ли? Что так рвет грудь в лоскуты, что это за чувство? Почему так больно ранит? Воспоминания? Только ли они? Что пробуждается вслед за ними?
– Чего ты хочешь? – потерять себя, склонясь над поваленным на постель Рованом. Слишком близко. Слишком опасно обнажая беззащитное горло, дразня голодного вампира. И где-то в глубине души желать, чтобы в шею вонзились клыки. Уже привычно. Уже желанно. Зависимость. Одержимость. Но почему так трепетно и сладко? Неужели?
Сбившееся дыхание. Дурманящий запах мертвого цветка сводит с ума. До крика. Такой невероятный запах. Увядшая дикая красота. Непокоренная. И нет желания сломать. Просто наслаждаться, едва касаясь лепестков. Невесомое сожаление о невозможном. Так похоже на страсть, на любовную ласку. На острие.
– Чего хочу я? Может, чтобы ты меня удержал? Нравлюсь тебе? Или что всё это значит? – вампир ронял вопросы, нетерпеливо срывая с сумеречника одежду, предвкушая наступающее безумие, не желая, чтобы хоть что-то мешало. Понимая, что с этим сумасшедшим эльфом всё не так: ему мало крови, ему нужно что-то другое. И быть Ровану вновь растерзанным клыками, тонуть в немыслимом огне, судорожно цепляясь за обжигающее тело Аша, впиваясь везде, где сможет достать. Говорить он уже не мог. Зато мог эльф.
– Держать тебя? Неужели я настолько глуп, чтоб пытаться это сделать явно и грубо, силой? – Аш горько усмехнулся. Неужели Рован не понимает, что связь закралась слишком глубоко? От этого можно бежать, да хоть всю жизнь. Но уже не вырвать, не искоренить. – Разве не держу? Здесь и сейчас? Разве кто-то тебя заставил прийти сюда, кроме тебя самого… того, что внутри, там, где ты забыл себя? – почти вороватый короткий поцелуй, от которого мгновенно вспыхивают губы. Почему поцелуй? Кого он целовал здесь так же жарко? Молнией врываясь в память одним словом. «Ненасытная».
– Не верь мне. Беги от меня. Если сможешь. Нравишься? Неверное слово. Хочешь меня? Возьми. Но готов ли заплатить за это? – в шею погрузились клыки вампира, и эльф выгнулся от волны неправильного наслаждения. Он знал, чего захочет прямо сейчас. И понимал, что этим убьет вампира: слишком большой голод чувствовался в нем, слишком он был слаб.
«Ранен. Я же видел. Нельзя», – он из последних сил сдерживал зверя, жаждущего тоже вцепиться в Рована и напиться его крови. Еще в пещере сумеречник понял, что стал полувампиром, не приобретя взамен ничего, кроме неутолимой жажды. Кровь. Вампира. Балансируя между жаждой и желанием… не убить.
