— Почему нас тогда не обучают хотя бы ее азам в Хогвартсе? — Том с трудом обуздал бушевавшие внутри эмоции.
— Она зло, самое настоящее, — тихо ответил отец Поппеи. — Многие попытались с ее помощью колдовать, но не каждому дано такое выдержать. Лишь считанные единицы сумели использовать ее силу, но никто не смог подчинить ее полностью. Обуздать саму сущность, существующую в ней. Только, как поговаривают некоторые мудрецы, один Салазар Слизерин продвинулся дальше остальных, обретя, таким образом, свое могущество.
Незаметно ушли последние остатки скепсиса, Том слушал, раскрыв рот, жадно ловя каждое слово.
"Вот это я понимаю. Обрести с помощью колдовства власть, силу, могущество, известность, славу в веках… А не превращать ложки в вилки или летать на метлах, потешая окружающих".
— И в чем зло? Я пока ничего плохого не вижу, — поинтересовался он, отчетливо слыша стук бьющегося в груди сердца.
— В отличие от применяемого нами в повседневности колдовства, эта магия требует за все платить свою цену. Поэтому и является по настоящему темной. Все остальные ограничения — измышления и происки Министерства. Истинное зло присутствует только в ней.
— И какова цена?
— Она разная. Смотря, чего с ее помощью достиг колдун. Но в конечном итоге все сводиться к одному. Самому ценному в мире — человеческой жизни. По легенде так и исчез Салазар Слизерин.
Мальчик содрогнулся. Радужные мечты обратились в пыль. На смену им явился ужас от услышанного.
— Если я случайно использовал эту магию, то мне скоро предъявят счет? — поинтересовался Том деланно равнодушным голосом.
— Если использовал… — ответил Макквин. — Я не уверен до конца. Но лучше больше так не делай.
— Знать бы, как не делать…
— Скажи, только честно. В душе ты желал тем мальчикам смерти? Хотел, чтобы они умерли?
— Не знаю, — соврал Том. — Я те свои мысли помню довольно смутно.
Макквин закрыл книгу и, встав, убрал в шкаф.
— Если жаждал, всем сердцем, всей душой, то больше никогда так не делай. И все будет хорошо…
Мальчик остановился около четырехэтажного дома. Тусклый свет, едва пробивающийся сквозь тщательно прикрытые шторами окна, очертил контуры двери. Толкнув ее, он вошел в грязный, лишенный освещения подъезд и по обшарпанным, местами обломанным ступенькам поднялся по крутой лестнице на третий этаж.
— Кто там? — поинтересовался в ответ на стук испуганный женский голос.
— Рози Саливан? — вежливо-заискивающим голосом ответил Том. — Мисс, миссис… Простите, не знаю. Мне с вами очень надо поговорит. О моей маме. Я из приюта.
— Я там давно не работаю, — резко ответила женщина уже более уверенно. — Уходи мальчик. Уже поздно. — Послышались удаляющиеся шаги.
"Она не ушла. Стоит и боится за дверью. Живет одна. Иначе, так бы не волновалась".
— Пожалуйста, — умоляюще попросил он. — Вопрос жизни и смерти.
В ответ тишина. Лишь скрипнула дверь на четвертом этаже. И оттуда же донеслись веселящиеся голоса, смех. Том, приняв решение, выхватил палочку.
"Сама виновата".
— Алохомора, — легкий взмах и замок тихонько щелкнул.
— Боже мой! — женщина в страхе попятилась и мальчик прошел внутрь, разглядев вошедшего при свете висевшей высоко под потолком одинокой лампочки, она приосанилась и, уперев руки в боки, заявила. — Убирайся немедленно! Я сейчас позову полицию!
Не слушая ее угрозы, он навел на обитательницу квартиры палочку:
— Легилименс.
Аккуратный, точно рассчитанный взмах и грубое, чего жалеть магла, вторжение в воспоминания…
… Снег резко ударил в лицо, холодный, обжигающий кожу ветер взметнул вверх подол юбки. Лишь в самый последний момент, сумев поймать рукой, она одернула его вниз. Открытая дверь раздражающе скрипнула.
"Все там веселятся, едят… А мне тут общаться непонятно с кем".
Она посмотрела на худую, с изможденным лицом девушку, в грязной, рваной одежде. Огромные, серые, почти потухшие глаза, с синими мешками под каждым, апатично глядели на нее.
— Тебе чего? Здесь детский приют? Вали отсюда!
Она попыталась закрыть дверь. Замарашка с непонятно откуда взявшейся силой шагнула к порогу и, пошатнувшись, повалилась на нее. Только сейчас она заметила, что та беременна и судя по размеру живота роды совсем близко.
"Боже мой! Еще чего не хватало! Что мне с ней делать? Остальные, наверняка, давно пьяны или разбежались по домам к мужьям или парням".
Она попыталась вытолкнуть незваную гостью обратно на улицу.
— Тебе в больницу надо, дорогуша. Она за рекой. Идти совсем не далеко.
Девушка принялась сопротивляться, видимо не желая возвращаться обратно на холод. Вдруг, неожиданно оттолкнув ее, схватилась за живот. Воспользовавшись моментом, она почти умудрилась сдвинуть нищенку за порог, как почувствовала, что по ногам невесть откуда образовалась целая лужа воды.
"Нет! Только не вздумай рожать тут. Не сегодня. Ни в мое дежурство".
Втащив девицу обратно, она закрыла дверь. Холод улицы совершенно не ощущался, тело бросило в жар, лоб вспотел, ладони взмокли. Она знала, как принимать роды, но раньше только помогала и, то всего лишь пару раз. Усадив мучающуюся схватками девушку на пол, она бросилась по коридору с криком:
— Миссис Коул! Миссис Коул! Тут рожают!
Взгляд натолкнулся на любопытные детские лица, высунувшиеся из комнат.
— Кто рожает? Можно посмотреть? — прыщавый худой мальчик, имени которого она никак не могла запомнить, попытался ее остановить.
— Марш в свою кровать! Всем спать!
— Сегодня же Новый год? — сразу же заплакал щуплый парнишка в драной серой курточке.
— И что? — она остановилась перед ним. — В следующий раз встретишь.
Дверь директрисы оказалась закрытой. Сколько она исступленно не колотила ответа так и не последовало.
"Видимо напилась, дрянь. А мне теперь роды принимай".
Вернувшись обратно, она нашла ее уже разрешившейся от бремени. Младенец, лежавший в грязных лохмотьях, протянул к ней скрюченные малюсенькие ручки и, не произнося ни звука, заглянул в глаза. За свою жизнь ей пришлось повидать множество детей, но такого не встречала никогда. Обладавший поистине ангельским выражением лица, ребенок глядел на нее так, что пробирало до самых потайных уголков души. Отшатнувшись, она, с трудом пересилив внезапно охвативший страх, наклонилась к родившей.
— Как себя чувствуешь?
— Не имеет значения, — едва шевеля пересохшими губами, пробормотала та. — Имя. Запомни, пожалуйста, его имя.
— Да, хорошо. Завтра скажешь, я запишу.
