— Во-вторых, — продолжила я прямо с папиным занудством, — поражение, да еще от незнакомого, неизвестного оружия — вовсе не бесчестье для воина. Я в ваших воиновских делах не слишком понимаю, но, по-моему, это должно быть так.
Пришлось приплести пару историй про всяких там индейцев, столкнувшихся с аркебузами и прочими кулевринами.
— Ну, а в-третьих, мы с тобой теперь получили такие знания, что эти черные уроды еще пожалеют, что дали их нам, и вообще, что на свет родились. Где твой ящеренок?
— Кто?
— Ну, этот, летун с чешуей?
— Спит. Давно. Я его крепко усыпил — пока не ясно, что с кормежкой…
— Давай его сюда. Сейчас вестника будем делать.
Дрик посмотрел на меня в некотором обалдении — дескать, нашла момент. Потом просиял, кивнул и полез в щель между стеной и сундуком, на котором сидел. Пошарил там пару минут — и извлек запыленный сверточек, в котором и обнаружился мирно почивающий птищеренок. Неподвижный и свернувшийся в плотный холодный комочек. Я даже сперва испугалась, что он умер — задохнулся в пыли или еще чего. Дрик меня успокоил, поднеся тельце к самому моему уху. Сердечко билось редко-редко, но регулярно. Живой. Просто дрыхнет крепко. А что холодный — так в анабиозе температура тела всяких там сусликов, по-моему, падает. Да и не знала я, относится ли этот птицеящер к теплокровным. Рептилии, насколько я помнила школьную биологию, холоднокровные, а у птиц, якобы от ящериц произошедших, кровь теплая.
А почему я сейчас решила этим заняться? Прежде всего, из-за чудесного состояния ясности и удачливости. Раз удалось провести "энергохирургическую" операцию на Дриковой чакре, надо ловить момент и пытаться провернуть что-то подобное. Теорию создания вестников из живых существ мы с ним уже не раз повторяли — точнее, те ее жалкие куски, которые на пару смогли вспомнить. А теперь, после уроков Криис и войны со зловредным шариком, я гораздо лучше представляла себе и практику.
Кроме того, Дрика надо было вытаскивать. Не то сейчас снова займется самокопанием.
Наконец, ежели наши "гостеприимные хозяева" поймут, что мы в их ловушку не попались, то следить станут строже, да и ловушки расставлять более продуманные. Может, будет не до того.
Впрочем, это все логические отговорки. А главным было ощущение, что "так надо". Причем не просто "надо", а "надее некуда".
Cо стороны, небось, наш диалог выглядел идиотски. Стоят двое, уткнувшись лбами друг в друга (чем теснее контакт, тем проще передавать мыслеобразы — так нас учила Криис) и бормочут что-то, уставившись в распростертое тельце крылатой ящерки. Или зубатой птички.
— Куда монтируем поиск направления?
— Вместо стремления к маме. Хоть это и подлянка.
— Да, птичку жалко. Но себя, если честно, жальче. А мозг у нее маленький, чтобы что-то вставить, надо что-то убрать. Да и мамой он уже давно, кажется, меня считает. Я ж его кормлю.
— А кого надо, чтоб считал?
— Давай Лиину?
— Не пойдет, — с сожалением сказала я, чуть подумав. — Лиина была с нами на чердаке, когда черные прилетели. Очень надеюсь, что она жива. Но шансов на это немного: она ведь наверняка сопротивлялась. И так просто нас не отпустила бы.
Я шмыгнула носом. Полагалось бы разреветься, но, кажется, свою норму рева я на эти сутки выбрала. Просто пусто стало внутри, как подумала, что Лиины — строгой, придирчивой, ироничной — уже могу и не увидеть.
— Ладно. А кого?
— Твоего папу?
— Не пойдет, — в тон мне ответил Дрик. — Он не так хорошо знает магию, чтобы разобраться в послании вестника. И не такая важная персона, чтоб его послушались, даже если он разберется.
— Давай тогда Дмиида.
— Давай. Этого слушать станут — все же правая рука ректора.
— Ну хорошо, давай образ.
— Сама давай. У меня контроля не хватит.
И я послушно вспоминала минут пять Дмиида во всяких видах — крупным планом и издалека, в профиль и анфас. Вспоминала манеру двигаться и голос, любимую одежду и походку… Попробуйте минут пять подумать об одном и том же человеке, не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли. Да еще так, чтобы повторов не было. Если получится, смело можете претендовать на зачисление в местный университет без экзаменов. И вас примут — могу поспорить на триста кило алмазов против дырявого кроссовка. Своего. Потому что они у меня основательно изорвались, опасно приблизившись к стадии босоножек. Ну вот, сама отвлеклась. А, между прочим, одно из главных умений мага — держать сосредоточенность. Поэтому и работали мы с Дриком в паре, как многие начинающие. Я вспоминала, а он "считывал" у меня соответствующие "файлы". Потом мы их вместе редактировали, вырезая повторы и мусор. А затем уже записывали в мозг бедного птенчика.
— А само послание какое дадим?
— Вопрос, между прочим. Место в голове летуна совсем мало осталось. Давай буквально две-три картинки — как нас хватают, везут. Потом вид на этот полосатый замок — и все. Ну и пусть, когда летит, дорогу сюда запоминает.
— А как потом они по птичьей карте будут наземную дорогу к нам искать?
— Не знаю. Есть предложения получше? — этой фразе меня, между прочим, папа научил. Когда пытался бороться с моими же капризами. Помогало не всегда. Зато в разговоре с ним я ее охотно использовала.
Короче, "закатали на диск" бедной птичьей головки все, что смогли. И решили — была не была — сразу выпустить посланника. Благо, окошко у Дрика в комнате было чуть пошире, чем у меня, и даже открывалось. Почти на британский манер — стекло отъезжало, только не вверх, а влево. Решили, что даже если за нами следят сейчас, то могут вестника и не успеть перехватить.
Уже закрыв окно, я позволила в голове взметнуться вороху всяких "если". А если весь замок накрыт таким же полем, как когда-то — наш с папой домик? Я знала, что это поле — штука в магическом смысле весьма недешевая, но мало ли… А если крылатое письмо заметят, и, того хуже, перехватят? А если птенчик не найдет дорогу к нашим? А если нас теперь как раз в другое место и перевезут? Но делать уже было нечего, да и спать хотелось просто зверски. Уже, по-моему, светало.
Я потянулась и душераздирающе зевнула. Дрик, глядя на это зрелище, зевнул еще шире — чуть ли не до желудка.
— Пошла я спатеньки. Извини, но предпочитаю оказаться сейчас одна под одеялом.
