— Это, по-вашему, простой грабитель?
— Я не сказал, — поправил я, — простой. Умный и хитрый, но все-таки грабитель. К тому же…
— Что?
— Я не уверен, — закончил я, — что ловушки настроил он. Думаю, это дело рук древних, а наш маг просто сумел проскользнуть… как сделаем и мы.
— Но здесь закрыто!
Я кивнул в сторону.
— Зато вон там боковой ход. Здесь либо не все продумано, либо архитекторы не согласовывали планы.
Она промолчала, но двигалась за мной шаг в шаг, даже ставит ступни на мои следы, молодец, догадывается насчет ловушек в полу. За этим залом снова настолько извилистый тоннель, будто его прорыл гигантский червь, что питается окаменевшими ракоскорпионами и трилобитами.
Когда миновали половину пути, за спиной загремело. Из щели в своде показались острые зубья металлической решетки. Боудеррия вскрикнула, дернулась в ту сторону, но застыла в бессилии: решетка не опускается, а просто обрушилась, наподобие тех, что в рыцарских замках. Острые концы стальных прутьев плотно вошли в квадратные дырочки в каменных плитах пола.
Она все же подбежала, подергала за прутья, как запертая в клетке обезьяна, только что не повизжала, повернулась ко мне, испуганная и злая.
— Простой грабитель?
— Умный, — напомнил я, — но хитрый.
— Он здесь хозяин!
— Он ведет себя, — поправил я, — как хозяин. Но это не значит, что хозяин. Это не его дом.
Она сказала сердито:
— Теперь его!
Я покачал головой.
— Как и раскопки могил, что квалифицируется как осквернение, так и это точнее назвать самозахватом. Жилище принадлежало другим людям. Тиларет лишь вломился сюда, торопливо грабил, а потом решил, что некоторые ценные вещи можно изучить только здесь, не вынося за пределы здания.
Она фыркнула:
— За пределами гаснут, что ли?
Я тоже старательно ощупал прутья, все одинаковой толщины в кисть моей руки, четырехгранные, несокрушимые даже с виду.
— Да, — ответил я рассеянно, — что-то в этом роде. Так что не преувеличивай его мощь. Он сам не знает половины… Да что там половины! Он не знает и сотой доли того, что здесь ждет своего часа.
Она посмотрела на решетку, потом на меня с некоторым испугом.
— Вы говорите так, словно знаете, о чем говорите.
Я буркнул:
— А вдруг и я хочу поумничать?
Она не сводила с меня взгляда.
— Да? Раньше не замечала.
— Я в тебя влюбляюсь все больше, — пояснил я. — Вот и…
Она фыркнула, вытащила мечи и повернулась к решетке. Прямая спина красиво напряглась, обрисовывая литые мышцы. Прекрасное зрелище, но чтобы им насладиться, мужчина должен быть втрое мускулистее, чтобы не чувствовать себя уязвленным.
— Сейчас придет за нами?
— Возможно, — согласился я. — Только не лезь вперед.
— Почему?
— Из нас двоих, — напомнил я сухо, — пока что больше мужчина я.
Она сказала язвительно:
— Простите, если задела вашу мужскую гордость!
— Не прощу, — ответил я.
Я снял лук, натянул быстро тетиву и взял стрелу. Боудеррия смотрела с непониманием, я отступил на шаг, прицелился. Сердце бешено стучит, я могу ошибаться, но логичнее, если вон тот рычаг на стене в десяти шагах по ту сторону решетки как-то с нею связан.
За спиной прошелестел ее голос:
— Там кто-то в темноте?
— Не хрюкай над ухом, — предупредил я.
Тетива звонко ударила по мозоли на руке, стрела исчезла в темноте, что для меня не темнота. Донесся звонкий щелчок, блеснула короткая искра, это металлический наконечник стрелы чиркнул еще и по камню. Ничего не произошло, решетка на месте, однако рычаг чуть приподнялся.
Ободренный, я наложил вторую стрелу. Если кто-то идет с той стороны, то рычаг для него должен быть именно на таком расстоянии, чтобы не замедлять шага, а решетка успевала подниматься, не заставляя хозяина склонять на ходу голову.
Боудеррия не выдержала, прошептала снова:
— Там кто-то есть?
— Никого, — ответил я.
— Так зачем…
— Надо же поупражняться, — объяснил я. — Иначе навыки исчезают.
— Ну и время вы нашли!
— Да и покрасоваться надо, — добавил я. — При стрельбе из лука особенно красиво смотрится в развороте плечевой корпус. Как он у меня сейчас?
Она буркнула зло:
— Неплох.
— А мышцы? — спросил я. — Двуглавая и трехглавая?.. Про четырехглавую уже молчу, сам вижу, глаз не сводишь…
Она что-то прошипела злое, я разжал пальцы, щелчок, стрела исчезла между стальными прутьями. Через мгновение металлический звон, надсадный скрип, решетка дрогнула и с великой неохотой начала подниматься. Я смотрел с тревогой, вот-вот застрянет, механизмы от старости готовы развалиться, все скрипит и дергается из стороны в сторону…
Боудеррия все-таки первой проскользнула на ту сторону, замерла с мечами в руках, яростная, как дикая кошка, как же не люблю этих тварей.
Я из принципа дождался, когда решетка поднимется на высоту, и прошел с гордо поднятой головой. Дурак, конечно, вдруг бы механизмы издохли.
Боудеррия смерила меня злым взглядом.
— Чего вдруг?
Я вопрос понял верно, буркнул:
— А ты думаешь? Перед тобой решил пофанфаронить.
— С чего вдруг?
Я пожал плечами.
— Что с нами делает присутствие женщин. Пусть даже вот таких.
Она покосилась недоверчиво, не стала так уж явно обижаться на «вот таких», понятно же, мужчины не любят признаваться в слабости даже перед мужчинами, а перед женщинами так и вовсе…
Проходя мимо рычага, я небрежно ухватился за него и двинул в другую сторону. Загрохотало, решетка с облегченным вздохом рухнула вниз.
Боудеррия испуганно оглянулась.
— Что это? Мы снова в западне?
— Разве мы возвращаемся? — осведомился я.
Она ответила сердито:
— Нет, но… или это вы закрыли?
— Я, — ответил я скромно. — Да-да, продолжаю фанфаронить. И распускать хвост. Я тебе уже нравлюсь?
Она наморщила нос и стала смотреть только вперед. Гладкие стены идут на строго одинаковом расстоянии друг от друга, у меня даже мелькнула мысль замерить, в самом ли деле везде с точностью до микрона, с ума сойти, кто же прорубил… вернее, проплавил, слишком даже, сверху и снизу все идеально гладкое.
Под стеной кое-где человеческие черепа, я не обращал внимание, но насторожился, когда заметил впереди в правой стене ряд отверстий, а на другой стороне пятна копоти.
Камень заметно оплавлен, тут уж и женщина могла бы догадаться…
— Постой-ка…
Она послушно остановилась. Я вернулся, поднял череп и швырнул вперед. Из отверстий в стене выметнулись струи огня. Череп превратился в пылающий комок пламени, на землю упал уже обугленный комочком и тут же рассыпался.
