Стена покачнулась, картинка съежилась, превратившись в зерно — любое, от косточки персика до льняного семени. В яйцо. В материнское чрево. Затем все три образа слились в один, но этот последний еще не воплотился в сознании до конца. Он был ослепительным, как солнечный свет, но в то же время вывернутым и сморщенным. В воздухе поплыл смрад загноившейся раны, серная вонь тухлых яиц. Маати казалось, что слова, которые он произносит, можно потрогать руками. Они выскальзывали в реальность и плюхались назад, липли к рукам. Эхо усилилось. Теперь, когда он читал первую строку пленения, его второй, призрачный голос одновременно повторял и эту строку, и весь огромный стих целиком. Вибрирующий звук падал в сознание, словно камень в бездну. Маати слышал его и чувствовал. Густой запах бил в ноздри, хотя поэт понимал, что на складе не пахнет ничем, кроме пыли и раскаленного железа. Это был не настоящий смрад разложения, а только мысль о нем, убедительная, как сама правда.
Маати усмирил бурю, которая бушевала в голове — где-то за ушами, в точке, где позвоночник соединялся с черепом. Она начиналась там. Он не помнил, когда перестал читать. Открыл глаза.
— Ну что, друг мой, — сказал андат. — Кто бы мог подумать, что мы снова встретимся?
Прямо перед ним сидело нагое существо. Нежное лицо. Не мужское, не женское. Бледная, как лунный свет, кожа. Такая же, как у Бессемянного. Длинные волосы, черные до синевы. Стать и плавные изгибы женского тела. Она. Разрушающая Зерно Грядущего Поколения. Неплодная. Маати не ожидал, что андат окажется так похож на Бессемянного, но когда заметил это, совсем не удивился.
К ним бесшумно приблизился Семай. Маати слышал за спиной дыхание Эи: та сопела так, словно только что бегала наперегонки. Он совсем обессилел, и в то же время его наполняло такое ликование, что он готов был начать все сначала.
— Ты здесь, — произнес Маати.
— Здесь? Да, я здесь. Но я — не совсем он.
Существо говорило о Бессемянном. Первом андате, которого Маати встретил. Которого должен был принять.
— Моя память о нем — часть тебя, — ответил он.
— Так вот откуда чувство, что мы уже встречались, — улыбнулась она. — И вот почему мне кажется, что я — рабыня, которой ты хочешь владеть.
Семай поднял халат. С шорохом развернулась дорогая ткань. Андат поднял лицо. В линии ее подбородка, в улыбке было что-то, напоминающее Лиат. Неплодная встала и шагнула в мягкие складки. Семай помог ей завязать тесемки. Она ответила позой благодарности.
— Надо позвать Оту-кво, — сказал Маати. — Сказать ему, что все получилось.
Неплодная с улыбкой изобразила жест отрицания. Зубы у нее оказались острее, чем он себе представлял, скулы — выше. Волна ужаса окатила его.
— Что ты помнишь о Бессемянном? — спросила она.
— Что?
— Ах, да, — Неплодная изобразила позу раскаяния. — Что вы помните о Бессемянном, повелитель? Так лучше?
— Маати-кво… — начал Семай, но Маати поднял руку, прося его помолчать.
Андат улыбнулся. В глубине сознания Маати чувствовал ее печаль и гнев. Это было все равно, что понимать женщину, которую узнал так близко, что она стала частью тебя, а ты стал частью ее. Раньше он путал эту близость с любовью двух тел. Когда-то давно, когда был еще молод, наивен и не умел отличить одно от другого. Маати шагнул вперед, поднял руку, провел пальцами по бледной щеке. Плоть была тверда, точно камень, и так же холодна.
— Он был очень красив, — сказал Маати.
— И умен, — добавило существо.
— И по-своему меня любил.
— Это Хешай-кво тебя любил. Он доказал свою любовь тем, что защитил тебя. Тем, что умер.
— А ты? — спросил Маати, хотя в глубине души знал ответ.
Перед ним стоял андат. Он стремился к свободе так же, как вода стремится течь, как дождевая капля хочет упасть на землю. Андат его не любил. Неплодная улыбнулась, и каменная плоть пошевелилась под рукой. Ожившая статуя.
— Маати-кво, — снова сказал Семай.
— Ничего не вышло, — отозвался Маати. — Пленение не удалось. Я ведь прав?
— Да, — сказал андат.
— Что? — не поверил Семай.
— Но он же тут! — воскликнула Эя. Маати и не заметил, как она подошла к ним. — Андат здесь, а значит, все получилось. Если бы нет, он бы не появился.
Неплодная с напевным вздохом улыбнулась девочке и положила руку ей на плечо. Маати инстинктивно попытался убрать бледную руку, оттолкнуть ее силой воли. С таким же успехом он мог бы остановить прилив. Пальцы Неплодной пробежали по темным волосам Эи.
— Но есть еще расплата, маленькая моя. Ты ведь знаешь. Дядя Маати не раз тебе рассказывал все эти мрачные, жуткие истории о гибели поэтов. Ты ведь никогда не замечала, какое удовольствие они ему доставляют? А знаешь, почему такие, как дядя Маати, изучают чужую смерть? Почему им это по душе?
— Прекрати! — попросил Маати, но существо не остановилось.
Оно заговорило тихим, бархатным голосом, будто мурлыкая.
— Ему было самую чуточку горько и обидно. Вот почему он постарался тебя увлечь. У него никогда не было своего ребенка, а потому он подружился с тобой. Сделал тебя своей наперсницей. Если бы он сумел завоевать кого-то из детей Оты, хотя бы немножко, он вознаградил бы себя за мальчика, которого потерял.
Эя нахмурилась. На ее лоб набежала тень из тысячи мельчайших складочек.
— Оставь ее, — произнес Маати.
— Что? — переспросил андат. — Обратить свой гнев на тебя? Отдать тебе расплату? Я не могу. Ты так решил, не я. Это был твой хитрый план. Когда ты его придумал, меня с тобой не было.
Семай встал между ними и взял Маати за плечи. Лицо второго поэта стало серым, как пепел. Маати чувствовал, как он трясется, слышал дрожь в его голосе.
— Маати-кво, постарайтесь его обуздать. Немедленно!
— Не могу, — признался Маати, зная, что не ошибается.
— Тогда отпустите.
— Не раньше, чем заплатите цену, — сказало существо. — И, кажется, я знаю, с кого начать.
— Нет! — крикнул Маати, оттолкнув Семая в сторону, но Эя уже широко раскрыла рот. Ее глаза расширились в растерянности и ужасе. Девочка пронзительно взвизгнула и упала на колени, сначала обхватив руками живот, затем опустив их чуть ниже.
— Перестань! — умолял Маати. — Она такого не заслужила.
— А гальтские дети, которых ты хотел уморить голодом? Они заслужили? — спросил андат. — Это война, Маати-кя. Они должны погибнуть, а вы — спастись. Навредишь этому ребенку — преступление. Навредишь тому — подвиг. Тебе нужно было думать раньше.
Она села на пол. Бледные, прекрасные руки обхватили Эю, обняли ее, укачивая, как маленького ребенка. Маати шагнул к ним, но Неплодная уже говорила с девочкой. Тихо и ласково.
