Осмотрев все, что охватывал взор, Сунь У-кун ответил своему наставнику:
– Учитель! Это в самом деле монастырь, но почему-то сквозь божественное сияние проступают струйки зловещего духа. С виду монастырь этот очень походит на храм Раскатов грома, но нам ни в коем случае не следует входить туда по своей воле, чтобы не попасть в лапы злодеям.
– Если ты говоришь, что монастырь похож на храм Раскатов грома, не значит ли это, что перед нами священная гора Линшань? Перестань дурачиться и не томи меня.
– Нет, нет! – отвечал Сунь У-кун. – Я ведь несколько раз бывал на священной горе Линшань и хорошо знаю дорогу.
– Ну, пусть даже так, – вмешался Чжу Ба-цзе, – все равно здесь наверняка живут добрые люди.
– Что думать да гадать! – сказал тут Ша-сэн. – Наша дорога пролегает мимо ворот монастыря. Вот мы и посмотрим, что это за монастырь.
– Совершенно верно, – сказал Сунь У-кун. – Ша У-цзин прав.
Танский монах стал подстегивать коня и, когда достиг ворот монастыря, то увидел вывеску, на которой красовались три больших иероглифа: «Храм Раскатов грома». В страхе и смятении он свалился с коня наземь и простерся перед воротами, сердито ворча на Сунь У-куна:
– Ах ты, противная обезьяна! Погибель ты моя! Ведь это храм Раскатов грома, а он вздумал еще потешаться надо мной!
Сунь У-кун услышал его ворчанье и засмеялся:
– Наставник! Не сердись на меня, а лучше взгляни хорошенько еще раз на вывеску. Ведь на ней не три, а четыре иеро – глифа. Как же это ты прочел только три и сразу стал бранить меня?
Танский монах, дрожа всем телом, поднялся на ноги, еще раз взглянул на вывеску и убедился, что на ней в самом деле четыре иероглифа: «Малый храм Раскатов грома».
– Ну и что же? – произнес он. – Пусть малый храм, но и в нем, безусловно, тоже находится Будда. Ведь в священных книгах говорится о трех тысячах Будд, стало быть Будда не находится в одной только стороне: подобно богине Гуаньинь у Южного моря на горе Эмэй и Вэньшу на горе Утай. Это, конечно, монастырь одного из Будд. У древних мудрецов есть такое выражение: «Где Будда, там и его учение». Я думаю, мы можем, откинув страх и сомнение, войти сюда!
– Нет, ни в коем случае! – вскричал Сунь У-кун. – Сюда заходить нельзя. Здесь мало добра, зато много зла. Если что-нибудь с нами случится, не пеняй на меня!
– Ну, пусть даже мы не найдем здесь живого Будды, но ведь его изображение должно быть на своем месте, – продолжал настаивать Танский монах. – Я хочу исполнить свой обет: поклоняться Будде везде, где встретится его обитель. С какой же стати я буду пенять на тебя?
И он велел Чжу Ба-цзе достать рясу, сменил свой головной убор, подпоясался и, приняв осанистый вид, торжественно направился вперед.
В это время в воротах кто-то крикнул:
– Танский монах! Что же ты не идешь, почему медлишь? Ты ведь прибыл сюда из восточных земель поклониться нашему Будде!
Танский монах при этих словах тотчас начал отбивать поклоны. Чжу Ба-цзе встал на колени и тоже бил челом об землю. Ша-сэн вслед за ним повалился на колени, и только один Великий Мудрец Сунь У-кун невозмутимо стоял позади них и, держа коня под уздцы, приводил в порядок поклажу. Путники вступили в монастырь и, когда дошли до вторых ворот, глазам их представился великий дворец Будды Татагаты. Перед входом, внизу, у престола Будды, выстроились рядами пятьсот архатов, три тысячи подвижников, вникших в учение Будды, четыре махарачжи – хранителя Будды, восемь бодисатв, монахини-бикшуни, упаны, упасики, а также бесчисленные толпы премудрых монахов и праведников. Вот уж поистине это зрелище являло собой картину, достойную быть воспетой в стихах:
Благоуханные цветы своею красотой блистают,
А благовещие пары над ними в воздухе витают.
Танский монах, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн так были смущены этим зрелищем, что еле-еле продвигались вперед, на каждом шагу отвешивая поклоны. Так они дошли до священного трона и с поклоном остановились перед ним. Только Сунь У-кун не кланялся.
Вдруг с того места, где находился трон, устроенный в виде цветка лотоса, послышался злой окрик:
– Эй! Сунь У-кун! Ты почему не кланяешься, представ перед Буддой Татагатой?
Сунь У-кун внимательно всмотрелся в того, кто крикнул, и, распознав в нем обманщика, выдававшего себя за Будду, бросил коня и узлы с поклажей и вооружился посохом.
– Ах ты, негодная скотина! – заорал он. – До чего же ты обнаглел? Как посмел ты принять вид Будды и осквернить его чистую добродетель?! Стой! Ни с места!
С этими словами Сунь У-кун стал вращать колесом свой посох и бросился вперед, намереваясь побить обманщика. Но в этот момент в воздухе что-то звякнуло и вниз полетела пара музыкальных тарелок из золота, которые сжали Сунь У-куна с обеих сторон вместе с головой и ногами и захлопнули его. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, придя в смятение, поспешно выхватили один – грабли, другой – волшебный посох, но не успели они и пальцем шевельнуть, как их сразу же окружили плотным кольцом все архаты, приверженцы Будды, премудрые монахи и праведники. Танского монаха тоже схватили, и их всех вместе крепко-накрепко связали толстыми веревками.
Восседавший на троне обманщик оказался царем оборотней, а вся толпа, которая стояла перед его троном, в том числе и архаты, – разными мелкими оборотнями и чертями. После того как пленники были связаны, оборотень принял свой настоящий облик и поволок свои жертвы в заднее помещение, где спрятал их, а Сунь У-куна так и оставил в металлических тарелках. Тарелки были возложены на драгоценный трон Будды и по истечении трех суток находившемуся в них Сунь У-куну суждено было превратиться в сгусток гноя и крови. После этого царь оборотней предполагал посадить учеников Танского монаха в железные решета, сварить их и съесть.
Все эти печальные события описаны в стихах:
Мартышка наша, зоркое созданье,
Сумела ложь от правды отличить
И духов злых в обмане обличить;
Последователь школы созерцанья
Сумел узреть лишь образ золотой,
Пред ним, как пред святыней, преклонился,
Поклоны бил и Чжу Ба-цзе дурной,
Да и Ша-сэн, то видя, соблазнился.
К тому ж он был почти совсем слепой!
А оборотень злой, себе поживу чуя,
В упрямой голове мысль затаил такую;
Природе истинной наперекор пойти,
Монахов с истинного совратить пути
И загубить людей, угодных небу:
Погибель их злодею на потребу.
Недаром же про дьявола толкуют;
«В его ученье правды ни на грош,
Зато коварства много там найдешь!».
Попали странники в беду лихую…
И ты себе такую ж обретешь,
Когда не в те ворота попадешь!
Толпа оборотней стала стеречь Танского монаха и его спутников, спрятанных в заднем помещении. Там же привязали коня. Рясу и головной убор Танского монаха уложили в узел и тоже спрятали вместе с остальными вещами путников. О том, какие еще были введены строгие меры, мы здесь рассказывать не будем.
