— Это все совершенно естественно, — профессор, с трудом подавил в себе желание рассмеяться ему прямо в лицо. — Падение вызвано целым рядом совершенно объективных причин. Во-первых, большая часть окруженцев уже сдалась или окончательно ликвидирована. Во-вторых, народ тоже не дурак и понимает, что немецкий солдат им несет культуру и цивилизацию и с ним не надо воевать. Поэтому больше всего сдавалось почти сразу же, как только власть большевиков рухнула. Во всем этом нет ничего фантастического. И я прекрасно понимаю, почему на этот факт никто не обратил особого внимания…
Краска бросилась Марку в глаза. Ни тон, ни тщательно подобранные выражения, его не ввели в заблуждение. Над ним посмеялись, как над обыкновенным мальчишкой, который посмел выразить свое мнение при взрослых.
— Я все это прекрасно понимаю, господин Грайте, — ледяным тоном заявил он, отчего профессор тяжело вздохнул, осознавая свою оплошность. — Вы не дослушали то, что я собирался вам рассказать… Вот другой документ. Пришел из другой службы. Здесь говориться, что такие же закономерности прослеживаются и в вопросе с подрывной деятельностью. С началом холодов резко снизилось количество диверсий на жизненно важных объектах города и крупных населенных пунктов, практически прекратились нападения на наши гарнизоны. И дальше… Именно в конце ноября вновь вырос поток добровольцев во вспомогательных полицейских частях.
— Марк, мой мальчик, я не хотел тебя обидеть, — попытался слово профессор, прекрасно осознававший чем ему лично и его проекту чревата ссора с представителем семейства Круппов. — Просто, мне все эти цифры не показались…
— Подождите, не перебивайте меня! — вспыхнул тот, неожиданно повысив голос. — Все это, вышесказанное мной, теперь, дорогой господин Грайте экстраполируйте на нашу ситуацию, — и не думая скрывать свое удовлетворение, Марк рассмеялся. — Ха-ха-ха! Вы вновь ничего не поняли? А по моему все более чем очевидно! Перелопатив ворох этой макулатуры, из которой ваши аналитики ничего толкового извлечь так и не смогли, я понял одно — практически вся неподконтрольная нам активность в этом районе, особенно выраженная в открытом противостоянии, в той или иной степени связана с одним конкретным территориальным квадратом и конкретными либо людьми либо событиями. Если наше предположение верно, то источник почти всех бед в этой части области этот самый русский диверсионный отряд, который либо уже испытывает либо еще только собирается испытывать что-то совершенно новое… Сейчас совершенно не важно, что это такое! Сверхсолдаты это, какие-то яды или газы, или что-то еще… главное они здесь! И наконец, последнее, с наступлением холодов они существенно снизили свою активность! Вы поняли, профессор, им не по нраву холод. Конечно, это достаточно вольное предположение, но все же…
Грайте вскочил. «Вот мальчишка! Смотри…, - в его голове бушевал вулкан мыслей. — Надо же! Углядел!». Не смотря на все свое внутреннее презрение ко всей этой семейке бывших торгашей, который выбились в крупные промышленники и сейчас строили из себя настоящую элиту, он не мог не признать, что в теории Марка было очень весомое здравое зерно.
— Мне докладывали, что за последние две недели ни одна их ягд-команд не обнаружила ни каких следов этих бандитов возле их старого лагеря, — заговорил Грайте после некоторого молчания. — … Прекратились взрывы, нападения, диверсии, почти иссяк поток задержанных, да еще эти проклятые язычники куда-то пропали… Очень похоже, очень похоже, — профессор, вдруг, резко остановился словно уткнулся лбом в стоявшую перед ним стену. — Стоп! Получается именно сейчас самое идеальное время, чтобы сделать первый шаг. Нужно собрать все силы в кулак и, наконец, поставить точку в этой затянувшейся игре.
Он улыбнулся и, вдруг спросил:
— Кстати, Марк, вам попадались, действительно, странные сообщения? Что вы так на меня смотрите? Я спрашиваю о таком, что вам показалось совершенной бессмыслицей…, - лицо Марка стало задумчивым. — Это не просто любопытство. Понимаешь, — в этот момент он как-то совершенно естественно, сам этого не замечая, перешел на «ты». — Меня не покидает ощущение какой-то неестественности. Я оглядываюсь вокруг и понимаю, что единственным, к чему это может относиться, являются эти чертовы дети Одина… У нас просто все чудесно складывается. Регулярно появляются все новые и новые свидетельства, которые нас просто ведут в каком-то направлении. У вас нет такого ощущения, Марк?
***
1 декабря 1941 г. Восточный берег реки Нара, примерно в 20 километрах от Наро-Фоминска.
Вдоль высокого обрывистого берега, причудливо извернувшегося в сторону запада, протянулась змеевидная цепь черных пятен. Притягивающая взгляд чернота земли на белоснежном фоне при ближайшем рассмотрении оказывалась намечающейся линией окоп. Полураздетые несмотря на тридцатиградусный мороз бойцы с уханьем вгрызались в мерзлую землю, периодически притоптывая подмерзающими ногами.
— Эх, морозец, родимый, — приговаривал крупный боец из Пензы, вытаскивая обломком широкой доски кусочки земли вперемешку со снегом из едва наметившейся ямы. — Что же ты так кусаться вздумал? — багрово-красные уши выглядывали из под сползшей на затылок шапки. — Да… Мама, родная, не вовремя ты видно меня родила…
— Трофимов! — вместе со скрипом снега раздался хриплый голос. — Уши отморозишь. Ты их снежком слегка разотри, снежком. Они и отойдут. А то вон лопухи какие! Того и гляди отвалятся.
— Не отвалятся, товарищ лейтенант, — подняв голову на командира, буркнул тот. — Они у меня знатно пришиты…, - выпустив из рук перегнутый лом, он устало спросил. — Товарищ лейтенант, что там слышно-то?
Из соседних ячеек, которые до боя планировалось связать в единую сеть окоп, вытянулись еще головы, услышав вопрос. Сверкающие из под надвинутых на лоб шапок глаза с надеждой уставились на лейтенанта. Заданный вопрос кровно касался их всех, бывших бойцов практически исчезнувшей в ожесточенных боях 222 стрелковой дивизии, нынешних бойцов Московской сводной дивизии, которая тоже, несмотря на столь воодушевленное название насчитывала едва полк личного состава.
— Не забыли, говорю, нас? — не дождавшись ответа повторил вопрос Трофимов, съеживаясь на поднявшемся из-за речки ветру. — А то прет ведь гад, как саранча…
Лейтенант Мареев, еще недавно возглавлявший разведывательный взвод, а сейчас назначенный командиром роты, отвечать не спешил. Под прицелом десяток ждущих глаз, он просто не знал что ответить. Сказать правду он просто физически не мог! Вымотанные непрерывными за последние три недели боями, бойцы и так находились на грани и держались из последних сил. Рассказать им, что их тут фактически бросили без поддержки — без мало мальски значимой артиллерии, без подкреплений, чтобы задержать рвущиеся к Москве танковые кулаки немца?! Или сообщить о том, что с соседями справа нет связи уже несколько дней?! Может стоило бойцамбросить кость о ждущих где-то совсем близко свежих полках, о сотнях новых советских танков?! Встречаясь с их глазами, Алексей понимал, что нельзя делать ни того, ни этого…
— Не забыли Пенза, не забыли! — ответил, наконец, Мареев, подняв с земли валявшийся лом и прыгая в наметившийся окоп. — Не выросла еще такая забывалка, чтобы нас забыли! Что смотрим, архаровцы?! — гаркнул он в сторону встрепенувшихся бойцов. — На немца тоже будем смотреть воловьими глазами, как на бабу?! А!? Копаем, братцы, копаем! Так копаем, чтобы пар от нас шел, чтобы брызги летели!
Разогнувшиеся спины, вновь согнулись и кирки с лопатами снова застучали и заскребли по замерзшей земле.
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, — Алексей со вздохом вскочил на выступавший бруствер и посмотрел в сторону редколесья, от куда раздавался крик вестового. — Тут до вас пришли… К комдиву, срочно! — запыхавшийся Филипчук, неизменный уже на протяжении месяца ординарец комдива, не переставал кричать. — Из санбата десятка три человек к вам определили… Вот! — не добегая до него, он остановился и махнул рукой. — Быстрее, а то разберут!
