Шеймиды восприняли веселье галатцев как пощечину: выхватив мечи, сделали шаг вперед. Но замерли, остановленные повелительным жестом султана.
— Я в последний раз предлагаю вам: отрекитесь от императрицы, и вы будете жить! — угрожающе проговорил султан. — Выбор за вами. — Ирияс кивнул шеймидам, и те выступили вперед, загородив своего повелителя.
Один щелчок смутлых пальцев — и чары истаяли. Ощутив свободу движений, Сандере прыгнул на некромантов, желая достать клинком хотя бы одного. Он погиб, так и не поняв смысла странной сделки, которую предлагал ему Ирияс. Уходя в Счастливые долины, услышал жалобный крик Дарианны. С трудом повернув голову, увидел султана, который склонился над девушкой. "Теперь все кончено. Императрица мертва…" — успел подумать Джи перед тем, как превратиться в носферату.
— Что за тяжкие думы омрачают твое прекрасное чело, мой повелитель? — допытывалась молодая жена, ловя взгляд Ирияса. — Или твоя Роксана не угодила тебе? Или ты разлюбил свою Роксану?
— Что ты, моя кроткая горлица, — через силу улыбнулся султан, — как можно разлюбить тебя? Нет, просто я устал. А ты спи, нашему сыну нужен отдых…
Успокоенно вздохнув, Роксана уютно устроилась на плече мужа и тут же задремала. Ириясу не спалось. Он долго лежал, слушая тишину, пытаясь разглядеть в полумраке потолок дворцовой опочивальни, изукрашенный замысловатой лепниной. Султан размышлял обо всем, что видел в Галатоне.
Он не понимал этот странный, загадочный народ. Не понимал, что движет воинами, за что они умирают? В галатцах не было ни рабского страха перед силой, свойственного простонародью Востока, ни фанатизма, который Ирияс воспитывал в верных шеймидах. Так за что же они сражались? Жизнь — это понятно. Жить хочет каждая тварь. Лю-бой ценой. И даже обычная крыса, зажатая в угол, сражаясь за существование, становится серьезным противником. Свобода? Эти грубоватые, лишенные тонкости люди ценили ее, пожалуй, даже превыше жизни.
Жизнь и свобода. Или свобода и жизнь. Допустим. Но почему же тогда воины, защищавшие императрицу, предпочли умереть и быть превращенными в носферату? Он предлагал им свободу и жизнь и был готов сдержать свое слово. И ведь у них не было надежды на другой исход! Связанные магией, окруженные со всех сторон шеймидами и зомби, израненные, они могли только умереть либо принять условия султана. От них уже не зависело абсолютно ничего. Им требовалось только на словах отказаться от служения императрице, отречься от нее — и тогда вместо шести жизней оборвалась бы всего одна. Эта сделка ничего не давала Ириясу, он затеял ее, потому что хотел понять…
Нет, пятеро безумцев не согласились с его условиями и, как только султан освободил их от волшебных пут, ринулись в бой. Неправильно, нелогично, нерационально!
Ирияс не хотел сознаваться даже себе, но эта страна пугала его. Своей огромностью, растянутостью, дикими, нехожеными лесами, в которых каких только обитателей не было, длинными дорогами, малой заселенностью. А главное, народом. Люди Галатона в общей массе были простоваты, доверчивы и добродушны, что в Андастане считалось признаком глупости. Но чего султан никак не ожидал, отправляясь на них войной, так это яростного, бешеного сопротивления. Воины, дерущиеся до последней капли крови, до последнего вздоха, крестьяне, уходящие в леса и болота и устраивающие неожиданные вылазки. Опустевшие города, отравленные колодцы, выжженные кладбища — галатцы не пожалели даже своих покойников, лишь бы не дать лишних воинов некромантам.
А их глаза? Даже у тех, кто знал, что сейчас умрет и обратится в носферату, во взгляде не было ни капли страха, мольбы или покорности — одна лишь ненависть. От людей с такими глазами можно ожидать чего угодно.
И вот теперь Ирияс ожидал. Каждую минуту, каждую секунду. Несмотря на непобедимость андастанской армии. И сейчас лежал без сна, обуреваемый тяжелыми предчувствиями. Казалось бы, он захватил столицу этой дикой страны. В его руках императрица, что само по себе означает безоговорочную победу над Галатоном. Но непонятная тревога бередила душу султана. Да, Виндор был захвачен с ожесточенными боями. Но по его подсчетам, защитников столицы было слишком мало. Куда делись остальные войска? Где жители? Почему андастанцы нашли дома горожан опустевшими? Ушли, спасаясь от захватчиков? Но тогда почему остались императрица с придворными? И это странное отсутствие волшебства… Насколько он мог понять без предварительных исследований, здесь не работала магия, которой требовались источники. Некромантский дар-сродни проклятию, он всегда живет в адептах Исдес, поэтому способности андастанцев ничуть не пострадали. Но вот любой стихийный или темный маг был бы в Виндоре бессилен.
И еще — в этом городе жил страх. Султан не умел назвать его, но чувствовал: здесь что-то не так. Энергетика, чуждая и живым, и мертвым, жуткая, непонятная, кровавой мутью стелилась по улицам Виндора. Что-то жестокое и равнодушное, невероятно древнее, гораздо древнее некромантии, древнее богини Исдес, а может, и самой Аматы, медленно всплывало из глубин безвременья.
Скулы свела судорога ненависти. А все девчонка! Если бы не Лилла с ее истерикой, захват Галатона прошел бы гораздо проще и спокойнее. Шеймиды за год сделали бы огромное количество заготовок, которые должны были встать по приказу Солнцеподобного. Насколько больше было бы порядка, сумей Андастан сохранить лазутчиков в тылу врага. Но стройный план, разработанный так тщательно и любовно, развалился, словно карточный домик, лишь из-за одного проявления непростительной женской слабости. Лилла осмелилась ослушаться прямого приказа, смалодушничала, не убила себя и этим подвела остальных шеймидов. Галатцы принялись проверять деревни, отлавливать некромантов и уничтожать заготовки.
Из-за этого Ириясу пришлось изменить свои планы и ускорить нападение на Галатон, дабы у империи не было времени подготовиться к вторжению. И все это из-за одной маленькой дряни…
Ирияс так и не сумел уснуть. Роксана безмятежно спала на его плече, счастливо улыбаясь чему-то. Осторожно высвободив руку, султан поднялся, накинул парчовый халат и двинулся по темным коридорам дворца.
Дарианна, которой султан оставил жизнь, была заперта в одной из многочисленных опочивален. Снаружи комнату, ставшую тюрьмой для императрицы, охраняли двое шеймидов, еще двое стояли внутри, один замер у окна. Сама девушка, связанная, обездвиженная заклятиями, лежала на кровати и казалась мертвой, если бы не широко раскрытые глаза, сверкавшие даже в темноте. Глаза, полные ненависти. Так же смотрели и ее подданные.
