Аликс высвободилась из рук Финна, но не отошла от него. Его пальцы запутались в ее волосах, казалось, он не может отнять рук. Странное желание обладания - если вспомнить о Торри. Но я не мог его винить: Аликс нужно было успокоиться. И от Финна ей было легче принять утешения. Он был ее братом, но и братом Дункана тоже. И их родство по крови было ближе, чем между двоюродными родственниками.
Я вздохнул:
- Электра в изгнании, Она живет на Хрустальном Острове. Нет сомнений в ее причастности к попытке Тинстара убить меня. Если хочешь… ты можешь снова занять свое место.
Мои слова не обрадовали ею:
- Нет, все уже кончено. Если кровная клятва разорвана, ничего уже нельзя исправить. Это навсегда. Я вернулся - да, вернулся, чтобы остаться жить в Обители, не более. Теперь мое место здесь. Меня сделали вождем клана Чэйсули.
Аликс вскинула на него острый взгляд:
- Ты? Вместо Дункана? - она перевела дух, потом продолжила, - я думала, это не для тебя.
- Верно, это было дело моего рухо, - согласился он с серьезностью, словно передразнивая Дункана, - но времена меняются. Люди меняются. Торри сделала меня иным, - он зябко передернул плечами. - Я… я научился покою. Совсем немного.
Он употребил хомэйнское слово. И я вдруг понял, что мне больше по нраву шансу.
- Прости, - сказал я, - за то время, которое ты потерял. Я не должен был отсылать тебя прочь. Он покачал головой:
- У тебя не было выбора. Я понял это благодаря Торри. Я не виню тебя. Ты позволил ей уехать со мной. Ты мог бы заставить ее остаться.
- Чтобы ты отнял ее у меня? - я покачал головой, - Нет. Я понимал, что глупо было бы пытаться остановить тебя.
- Ты должен был попытаться. Должен был оставить ее при себе. Ты должен был выдать ее за элласийского принца… тогда она осталась бы жива.
Я ощутил внезапную пустоту в груди. Мир вокруг меня закружился, в голове вспыхнуло пламя, жгущее мозг:
- Торри… умерла?
- Да. За два дня перед тем, как Дункан потерял своего лиир. Вот почему я не мог приехать раньше.
- Финн. - проговорила Аликс, - ох, Финн… нет…
- Да, - ответ прозвучал почти грубо, но и в лазах Финна я увидел отражение своей боли.
Я отвернулся и шагнул к выходу. Я не мог больше оставаться здесь. Я не мог видеть его, зная, как Торри его любила. Я не мог вынести этого горя, я должен был пережить его наедине с самим собой.
И тут я услышал крик младенца, и этот звук пронзил меня, словно клинок.
Финн отпустил Аликс, обернулся и откинул занавес. Я увидел, как он опустился на колени и поднял какой-то сверток. Он был осторожен и нежен - таким я никогда еще не видел его. Но, немного оправившись о изумления, я понял, что это смотрится правильно, что именно так и должно было быть.
Финн подошел к нам со свертком на руках и откинул угол ткани с личика ребенка:
- Ее зовут Мейган, - сказал он. - Ей четыре месяца… и она голодна.
Торри… не могла кормить ее, и потому я стал вором, - он коротко усмехнулся. Коровам не всегда нравилось, что я их дою. Мейган продолжала кричать. Финн нахмурился и попытался устроить ее поудобнее, но тут вмешалась Аликс. Она забрала у него ребенка и послала Донала на поиски женщины с новорожденным. Но перед тем, как мальчик вышел, она внимательно посмотрела на Финна:
- Довольно тебе воровать молоко, рухо. Я спасу твою гордость и найду малышке кормилицу.
По его лицу скользнула тень привычной ухмылки, когда она выскользнула из шатра. Казалось, черты его смягчились, а глаза потеплели, но в них по-прежнему стояла боль. Он потерял больше, чем брата. А я потерял сестру.
- Боги, - проговорил я, - но что произошло? Как умерла Торри? Почему… почему?
Улыбка покинула лицо Финна. Он медленно сел и жестом предложил мне сесть рядом. Прошло десять месяцев с тех пор, как мы в последний раз так же сил рядом.
- Она не была рождена для того, чтобы жить в нужде, сказал он. - Она была по-другому воспитана. В ней была гордость, и решимость, и сила, но она не была рождена для нужды и лишений. А когда носила ребенка… - он покачал головой. Я понял, что она больна три месяца спустя после того, как мы покинули Хомейну-Мухаар. Она говорила, что это все пустяки, легкая лихорадка, что так бывает у беременных. Я подумал, что, может, так и есть, как я мог не понять, что это не так? Как я мог не понять, что она лжет?
Он провел рукой по волосам, зарылся пальцами в черные с проседью пряди.
Только теперь я понял, что Финн не просто исхудал - он был истощен, нужда измучила его едва ли меньше, чем Торри.
- Говори, - глухо сказал я.
- Когда я увидел, что ей не лучше, я отвел ее в деревню. Я думал, ей нужно общество женщин и крыша над головой - более надежная, чем тот простой шатер, в котором мы жили. Но… они меня не приняли. Они называли меня оборотнем.
Демоном. Они называли ее шлюхой, а ребенка - дьявольским семенем и отродьем колдуна, - в его глазах вспыхнул гневный огонь, и на мгновение мне показалось, что я снова вижу зверя, но я понял и то, что вину он возлагает на меня. - Шейн мертв, и кумаалин завершена… но не для всех. И она родила Мейган под той крышей, какую я смог найти, и с каждым днем все больше слабела, - он прикрыл глаза. - Боги не слышали моих молитв, даже когда я предложил им себя. Я совершил обряд Чэйсули, когда она умерла, и привез домой ее дитя.
Я думал о Торри, больной и слабой. Я думал о Торри, носящей под сердцем ребенка. Я думал о Хомэйнах, проклявших ее из-за Финна. Из-за кумаалин Шейна.
И я подумал о том, что я, король, бессилен остановить безумие, начало которому положил мой дядя.
- Прости, Кэриллон, - сказал Финн, - Я вовсе не хотел, чтобы ты потерял ее во второй раз.
- Вини в этом Шейна, - устало ответил я. - Мой дядя убил мою сестру.
Я посмотрел на Финна сквозь языки пламени:
- Ты хочешь оставить Мейган здесь?
- Здесь ее дом, - повторил он. - Где еще может жить Мейган?
- В Хомейне-Мухаар, - ответил я. - Она - принцесса Хомейнская.
Он уставился на меня:
- Ты что, так ничему и не научился? Ты по-прежнему связан словами и титулами? Во имя богов, Кэриллон, я думал, что ты научился понимать…
- Я понимаю, - откликнулся я, - понимаю. Я не собирался отнимать ее у тебя. Я просто хотел, чтобы ты подумал. Ты признал, что Торри умерла, потому что не смогла жить в нужде. И ты хочешь, чтобы твоя дочь вела такую же жизнь?
- Я даю ей Обитель, - мягко сказал он. - Я даю ей то, чего требует ее кровь: наследие Чэйсули. Я улыбнулся:
- И кто из нас теперь говорит о титулах? Вы всегда считали себя лучше хомэйнов. Он пожал плечами:
- Мы таковы, какими нас создали боги. Я рассмеялся и, поднявшись, потер колени, пытаясь размять суставы. Скачка оказалась для меня суровым испытанием.
