Им обоим этот разговор давался нелегко. Даже сейчас, когда слова соскальзывали с губ одно за другим, Виктор и Джек все еще чувствовали себя неловко, напряжение все еще текло по их венам вместе с кровью, и даже улыбки и смешки казались какими-то неуместными, неправильными, абсолютно ненастоящими.
-Ну, ты же понимаешь, что решать, кто должен жить, а кто - умереть, должен не ты, - Виктор пожал плечами, - И ты не был вправе лишать жизни всех этих мальчиков и девочек в клубе...
-А как еще я бы привлек твое внимание? - Джек совсем как в детстве потер кончик носа и добавил. - Правда, даже такой способ помог лишь отчасти. Я надеялся, что если похитить Грейс, то все сложится, но и тут... натяжечка вышла.
Виктор покачал головой, и устало вздохнул.
Он понимал, что больше не может здесь оставаться. Энергетика Джека, когда-то такая родная, теперь душила его видениями чужих смертей: задыхающихся и умирающих от усталости мальчиков и девочек, танцевавших всю ночь напролет и протанцевавших весь остаток своей жизни. Он видел, как разбивались чашки в руках какой-то женщины, которую Джек настиг в ее же квартире, как кровь уродливым пятном растекалась по ковру, как Джек брезгливо оттирает манжеты... Гадателю стало дурно, и он попятился назад, снова врезавшись в дверь.
Ему нужно было уходить.
Но прежде, чем он уйдет, ему нужно задать Крысолову последний вопрос.
-Как ты нашел дудку Крысолова, Джек?
-Ну, я съездил в Германию, в Китай, потом снова вернулся в Германию и покатался по другим странам Европы, а потом вернулся домой. И соседка, миссис Палмер, помнишь такую? Она спросила, как у тебя дела. Сказала, что последний раз видела тебя, когда ты прятал какую-то штуку в саду, ну, там где скульптура...
-Старая добрая миссис Палмер, - Виктор потер лоб ладонью, сокрушаясь своей непредусмотрительности.
Миссис Палмер знала почти все и почти обо всех, и стремилась нести правду в массы, разбалтывая подробности жизней других людей всем вокруг. Можно было догадаться, что в ее бинокль попал и Виктор с дудочкой, и что она не могла промолчать об этом, увидев Джека.
-Старая добрая миссис Пламер, - повторил за ним Джек, - Мне пришлось испробовать дудку на ней. И на родителях, - он пожал плечами, как будто в его словах не было ничего особенного. У Виктора по спине пробежали мурашки, он стиснул руки в кулаки и несколько раз напряженно моргнул.
Потом он тряхнул руками и протянул их к Джеку, касаясь его висков, поворачивая его лицо к себе, чтобы посмотреть прямо в глаза.
-Мне очень жаль, что все так вышло. Я хотел попросить прощение за тебя перед Грейс и Чистильщиками. Но не буду, - он чувствовал, как у него дергается уголок губ, напряжение достигает предела, и вот уже каждый миллиметр его тела чешется от искрящего, невидимого глазу электричества между ними. - Всего этого могло бы не случиться, если бы ты не сказал всего одну фразу, Джек. Сейчас я выполню твою просьбу, но я уверен, что это не принесет тебе облегчения.
Виктор перевел дыхание, боясь, что очередной приступ кашля остановит его и не даст ему закончить мысль, а затем продолжил:
-Ты такой же, как Тристана, ты наркоман. Просто ты еще не понял этого, или понял, но по каким-то причинам отрицаешь. Ты исходишь ядом и жалостью к себе, и не можешь понять, что стать таким или не стать - это был твой собственный выбор, в той самой комнате, в тот самый момент, когда ты мог мне все рассказать, но не сделал этого. А теперь ты ищешь виноватого, а кто, кроме меня, может быть идеальной кандидатурой? Но только, Джек... Тебе правда не станет легче, когда я исчезну и буду в том мире один, мучиться от одиночества и скучать по любимым. Тебе станет хуже, потому что ты продолжишь убивать и больше не сможешь без этого. Сейчас тебе нужна помощь больше, чем когда бы то ни было.
Только после этого он оттолкнул Джека и быстро вышел из комнаты, зная, что тот будет кричать что-то ему в след, но не желая больше слышать ни слова.
Крысолов был прав: желание Виктора поменять жизнь близких ему людей приводило к катастрофическим последствиям, и сам Гадатель это прекрасно понимал.
Он боялся даже вспоминать о том, что испытывал на недавних похоронах. Были ли эти дети теперь и его жертвами тоже? Виктор не знал. И никто другой на этот вопрос не ответил бы.
Одиссей опустился ему на плечо, больно сжав его когтями через ткань пальто, но Виктор этого, казалось, даже не почувствовал.
У него было так мало времени. Ему нужно было спешить. Он просто обязан был попрощаться с Грейс, ведь больше он ее никогда не увидит.
Когда Виктор вернулся, Грейс не спала. Она сидела на лестнице, не сводя взгляда с дверей, и когда Гадатель открыл их и вошел, встала. Девушка щурилась, рассматривая его в темноте, и медленно направилась к нему, дождавшись, пока он разуется и снимет пальто. Тут же схватив его за рукав, Грейс грубо дернула его в сторону лестницы, потащила вверх, и дальше, до самой комнаты. Она отпустила его, только закрыв за собой дверь.
-Ты был в планетарии, - произнесла она, сощурившись, - И не смей отрицать, - она погрозила Виктору пальцем, как-то чересчур серьезно, так, что ему даже не захотелось отшутиться, - Я тебя знаю отлично, Виктор. Я знаю, что у тебя колода под подушкой, и я предполагала, что ты не выдержишь.
-У меня не было выбора, Грейс, - Гадатель покачал головой и все-таки попытался перевести все в шутку, - И неужели ты рылась у меня под подушкой, пока я был в душе?
-Ну, может быть для Иеронима или Анны ты и вечная загадка, и твоих мыслей они не знают, но на меня ты всегда смотришь не так, как на других. И когда на меня смотрит не мужчина, которого я люблю, а нашкодивший школьник - я начинаю чувствовать, что что-то не так, - Грейс выдохнула и замолкла, смотря на Виктора и ожидая его ответа.
Виктор знал, как ему лучше оправдаться. Грейс не кричит на него только потому, что не хочет будить остальных, иначе она бы уже закружила ему голову эмоциональной встряской, болезненной и абсолютно естественной.
Он совсем не считался с ее беспокойством и тем, сколько часов она провела у его кровати, боясь, что он вот-вот умрет.
-Я ходил в планетарий, да. Но я ничего не делал. Не успел, - Гадатель даже не решался сесть, он так и стоял напротив нее, боясь даже пошевелиться.
Впервые в жизни Виктор чувствовал себя виноватым в том, что не подумал о чьих-то чувствах. Только Грейс продолжала рыться в его воображаемом эмоциональном сундуке, куда он прятал все свои личные переживания, находить там все новые и раньше не испытанные, и извлекать их наружу, представляя ему же, как что-то невыносимо прекрасное.
