— Я ее друг и привез известие, которое касается только фру Ингеборг.
Завтра она расскажет вам все, что сочтет вужным. А сегодня попрошу нам не мешать Простые рыбаки живо смекнули, что приезжий хочет провести ночь с фру Ингеборг. Они ничего не имели против: кто-то ухмыльнулся, кто-то вслух позавидовал счаетливчику, и лишь очень немногие задумались и пришли к выводу, что тут нет ничего похожего на заурядную интрижку, потому что вид незнакомца говорил о чем угодно, но только не о распутности.
Дом Ингеборг стоял в самом конце поселка в окружении простых грубой постройки домов с деревянными некрашеными стенами, которые от времени стали серебристо-серыми, и тростниковыми крышами, спускавшимися почти до земли. Возле домов росли лишайники, редкая трава и скромные полевые цветы. Растения были заботливо привязаны к воткнутым в землю прутикам, чтобы их не сломали резкие северные ветры.
Спешившись, приезжий отвязал узел, который был приторочен сзади к седлу, и взял его под мышку левой руки, в которой держал копье. Затем он дал кому-то из людей медной мелочи и попросил отвести лошадь в стойло. Собравшиеся возле дома Ингеборг назойливые зеваки так и не разошлись, а стояли и глазели на незнакомца, когда тот постучался в дверь.
Дверь отворилась. Зеваки успели увидеть, что фру Ингеборг пошатнулась и ахнула от изумления. Но приезжий быстро вошел в дом и плотно затворил дверь. Спустя минуту закрылись и ставни на всех окнах. Что происходило в доме, никто не видел и не слышал.
* * *
В очаге горел торф, света было мало, и Ингеборг зажгла все свечи, какие только нашлись в доме. В их свете среди беспокойно метавшихся по стенам теней стали видны новые стол, печь, кресло и табуреты, занавеси с тяжелыми складками, ярко начищенная медная посуда, дым, поднимавшийся над вертелом, на котором жарилось мясо. Кошечка, единственная подруга Ингеборг, вскоре перестала обращать внимание на гостя и хозяйку и уснула, свернувшись клубком на рассыпанных по глиняному полу тростниках. Тепло и приятные домашние запахи, наполнявшие комнату, не пускали на порог темную ночь, которая уже спустилась над поселком.
Тоно и Ингеборг сидели рядом на большом ларе со спинкой и мягкой обивкой крышки, который служил скамьей. На стенной полке слева от Тоно стоял кубок. Ингеборг налила в него вина, чтобы они выпили его из одного кубка, но вино оказалось лишним. Кушанья, поставленные на стол, также были нетронуты. Потому что после бурных объятий, поцелуев, смеха и слез Тоно начал рассказывать обо всем, что пережил за долгое время разлуки.
— Я тронулся в путь с мыслью найти что-нибудь, что могло бы дать хоть слабую надежду. Путешествие было долгим, трудным, полным опасностей..
Конечно, кое-где мне встречались островки Волшебного мира, новые, совершенно незнакомые, ни о чем подобном мне не приходилось даже слышать раньше. Довольно много времени я потратил на то, чтобы собрать все возможные сведения о Волшебном мире. В конце концов, я понял, что не могу больше бродить по свету без цели и дела. Несколько дней назад я прибыл в Копенгаген. Дагмара и Нильс встретили меня радостно, но именно поэтому я и не захотел злоупотреблять их гостеприимством. В их доме душно, самый воздух в нем пропитан благочестием, там нет места для моей Нады. Я им ничего про нее не сказал. Они дали мне все необходимое, чтобы иметь благопристойный вид, и я поехал сюда. Ах да, чуть не забыл, они просили передать тебе сердечный привет и еще они просят тебя вернуться в город. Между прочим, они хотят ввести тебя в светское общество, чтобы ты веселилась, знакомилась с людьми, у них есть мысль свести тебя с каким-то прекрасным человеком, вдовцом, которому нужна мать для его осиротевших детей.
Ингеборг сидела, прислонившись к плечу Тоно, и перебирала его волосы.
Но она глядела не на него, а куда-то в темноту, черневшую за открытой дверью в смежную комнату. Буря, которая поднялась в груди Ингеборг, когда она слушала рассказ Тоно, уже утихла. Она все еще вздрагивала, порой всхлипывала, голос ее дрожал и был хриплым от слез, глаза покраснели, на щеках и пухлых губах остались соленые следы. Но она уже совладала с чувствами и почти спокойно спросила:
— Что у тебя с нею?
Тоно тоже глядел куда-то в сторону.
— Все очень странно, — негромко сказал он. — Ее близость, как… обжигающее хмельное питье… или как воспоминание об утраченной возлюбленной, когда боль еще не притупилась, Нет, не воспоминание — как нечаянная встреча с возлюбленной, которую потерял. Вы, христиане, испытываете такое же чувство, когда вспоминаете о тех, кто умерли и попали на небеса?
— По-моему, нет.
— Она везде и всюду со мной, как кровь, которая течет в моих жилах. — Тоно с силой сжал кулаки. — И это все. Только это и воспоминания, острее которых ничего нет. Мне больно, когда я ее вспоминаю! Но воспоминания и успокаивают, утоляют жажду. Воспоминания и чувство, что она со мной. Я уже говорил: она не покинула меня. Когда я засыпаю, она приходит ко мне в сновидениях. И во сне так, как было в жизни. Мы с ней вместе, все у нас так же, как тогда в лесу. Потому что Нада здесь, в волшебном талисмане.
— И что, в этих снах вы с нею по-настоящему близки? — спросить об этом стоило Ингеборг огромного усилия.
Тоно опустил голову.
— Нет. Мы бродим или бегаем по ее родным лесам и в тех землях, где я скитался, до того как встретил Наду. Я вижу, как широко раскрываются от радости ее глаза… Но тут же она снова становится печальной, потому что не может дать мне ничего, кроме поцелуев. И я говорю ей, что не надо бояться, потому что все только сон. Но она не верит, говорит, это не сон, а встреча двух теней вне времени и пространства.
Из-за того, что она призрак, я, соединившись с нею, умру, ведь она мертва, она дух умершей девушки.
— Только не это. — Ингеборг до боли сжала его плечо.
Тоно не сказал о том, какой смертью умрет, если овладеет Надой: словно вдруг погаснет огонек пламени под порывом ветра.
Настало молчание. Затем Тоно сказал:
— Не бойся, я не умру.
— Господи, благослови Наду за то, что она тебя пощадила. — Ингеборг тяжело вздохнула. — И все-таки, скажи, Тоно, любимый, единственный, скажи, ты не сделаешь этого? Из года в год, столетие за столетием жить только воспоминанием об утраченном, нет, жить тем, чего не было по-настоящему… — Ингеборг наклеилась и заглянула ему в глаза. Ее губы кривились от боли. — Бог не дал тебе души. Так как же Он может обречь тебя на адские муки!
— Все совсем не так.
— Брось, брось этот талисман в море. — Ингеборг обхватила Тоно обеими руками, прижалась к нему изо всех сил. — Сегодня, сейчас же брось!
