— Меня убъют. — сказала ведьма. — Не вступайся за меня.
Всё было по-домашнему и совсем не страшно. Старуха поставила на пол тот деревянный ушат, над которым колдовала во время съёмок. Там была вода. Откуда-то с полок достала две зелёные свечи.
— Потом ты всё узнаешь. — сказала Евдокия. — И свойства трав. И свойства вод. Ты будешь слышать голоса деревьев. Они тебя научат. Я отдаю тебе лишь то, что приобрела от своих сестёр. Ничего более.
Она зажгла свечи, лишь дунув на них. Потом они взяли в левые руки по свечке и соединили ладони над водой.
— Прости меня. — сказала Евдокия.
— Чего простить? — не поняла Наташа.
— Так надо.
И обе посмотрели вниз, в чёрное зеркало воды.
Вода заколебалась, задрожала. Разошёлся круг из центра. И Наташа увидела себя бредущей по снегу. Она несла маленький кулёк. Из кулька шёл слабый плач. Она знала, что он умрёт, если она вскоре не найдёт тепло. Но сил было совсем мало. За ней тянулась цепочка босых следов.
Женщина ушла в свои видения.
Они недолго были счастливы после побега из деревни. Лишь пока держалось лето, да пока не пролетела осень. Жить зимой в лесу нельзя. Сначала ночевали по заброшенным избам. Потом стали промышлять по крестьянским погребам. И их поймали. Разговор короткий: в эшелон и на зону. И там она поняла, что деревенские обидчики только часть системы. Девчонка, жившая в деревне и никогда не видавшая иной жизни, узнала, какой злобой, страхом, гнусью и предательством наполнена страна. Лагеря были мясорубкой для людей. А люди — слепой массой фарша. Её собственная жизнь, жизнь её ребёнка, жизнь мужа потерялась среди этих чёрных волн нечеловеческого мрака. Она утопала и не было руки.
Они были по разные стороны колючей проволоки. Она со своим нелепо торчащим на истощённом теле животом — с одной стороны. А он — с другой. Он таял каждый день. Остались только эти странные глаза, которые и заворожили её сразу. Но это было в той, в другой жизни. Там был свет, тепло и радость. Это был маленький кусочек счастья на огромной, промёрзлой, больной от злобы земле.
И вот пришёл день. Она выбралась из барака с кульком в руках. А он шёл на расстрел.
Женщина добралась до заброшенной землянки и провалилась внутрь. Там было почти тепло после обмороженного леса. Валялись тряпки, птичьи кости. Душа молчала. Слов не было даже для младенца. Только тело ещё откликалось на его зов. Маленькому человечку досталось немного молока.
Она проснулась оттого, что её хватали жадные руки. Раскрыла в темноте глаза и едва не захлебнулась от удара по лицу. Ребёнка вырвали из рук и он жалобно пищал в стороне. А сопящие жадные хари лезли к ней.
И тут случилось невероятное. Из горла вырвался крик, ладони словно загорелись и кто-то заорал во тьме. Не понимая, что происходит, она мгновенно вскинула руку. Из пальцев вырвался фиолетовый огонь и осветил на долю секунды раззявленную в крике пасть с короткой рыжей бородой. Вытаращенные гляделки. Огонь вцепился в морду и визг перекрыл все звуки.
Ребёнок не пострадал — закатился за кучу мусора и тем спасся. В тёплом маленьком кулёчке сосредоточился весь смысл жизни.
Рассветная муть позднего утра обнаружила два мёртвых тела с выжженными напрочь лицами. Мария разучилась брезговать. Она сняла с трупов полушубки, валенки, штаны и вообще всё, что могло сохранить жизнь ей и её ребёнку. У загонщиков имелся при себе припас еды и оружие — они шли по её следу.
В этом мире мораль простая: хочешь выжить — убивай. Она хотела выжить. Но у Марии было оружие получше револьвера. Патроны вскоре кончились и она его выбросила. Что-то наградило беглую зэчку нечеловеческой способностью. В нечеловеческом мире сверхчеловеческое — это справедливо. Этот мир ей чужд, враждебен, ненавистен. Его не стоило жалеть. Достаточно того, что она не нападала первой.
Она пришла в родные Блошки с востока, через болотистые низины и безлюдные места. Поэтому сразу и не поняла, что добралась до дома. Была весна, начало лета. Мария два года шла домой. Непроходимыми лесами, сторонилась дорог, жилья. Почти разучилась говорить.
Ввалилась в избу с ребёнком и подумала, что несчастья кончились.
— Марька, — сказала ей младшая сестра, выросшая и неузнаваемая. — тебя же ищут. Уполномоченный шарит каждую неделю. Обещал, что как найдёт — пристрелит.
Худая жилистая женщина, прочерневшая насквозь, даже отдалённо не походила на красавицу Марию. Но мать, войдя в дом, её узнала сразу.
— Беги, Марька! — выдохнула она. — Оставь дитё и убегай!
Она ринулась к двери и упала навзничь, отшвырнутая ударом.
— Всё, Марька! Хана тебе! — не то прорычал, не то пролаял заплывший до самых глаз от дармового сала и самогона председательский сынок. И по его мутным глазкам она догадалась, что он помнит, как она посмеялась над ним, когда он со слезами бегал за ней по всей деревне.
Он не ожидал того, что увидал. Женщина на полу засмеялась. Встала легко, как рысь.
— А идём с тобой, Кирюша, поговорим в сенях. — и игриво вытолкала его прочь из избы.
Мать и дочь переглянулись Лушка держала на руках ребёнка. Егозливый маленький пацан, волосы чёрные, как у папки. И глаза такие же. Может, обойдётся?
Мария отошла к коровнику. Он давно уже пустой. Как хорошо здесь пахнет. Запахи родного дома.
— А теперь слушай меня, сволочь. Я не убью тебя, но мучить буду долго. Дня не проживёшь без страха.
— Ты чего… — он-то думал, что она пощады хочет попросить, в ножки постелиться.
И тут увидел нечто… Худое тёмное лицо преобразилось, вытянулось и обратилось в волчью морду. Руки потянулись к его горлу и скрючились — выросли чудовищные когти. Зверь блеснул лютыми глазами, оскалился, метнулся — и здоровый мужичина с заполошным криком бросился бежать.
Мария хохотала. Простое наваждение, а действует безотказно на мужиков!
В избе мать всё поняла — она схватилась за голову.
— Ах, ироды! Заставили-таки… прорвало!
— Уходи, Мария. — сказала ей враз постаревшая мать. — Тебе больше нельзя жить среди людей.
Пошла к кровати. Легла лицом к стене и больше не сказала ничего.
Она пошла, сама не зная — куда. Пришла в Поганый угол, села на пенёк и стала думать. Пожалуй, с ней и в самом деле что-то не очень хорошо. Вспомнились запечные шёпоты старух. Подружки что-то болтали в детстве. Бабы иногда качали головами. Слово выплывало постепенно: ведьма. Она-то думала, что это суеверия, а оказалось — правда.
Сучок треснул под ногой. Марька подняла глаза. На неё смотрели винтовочные дула. И наглые рожи над ними. Впереди опер, а за ним — верные его собачки.
