Тарег, задыхаясь, заколотил ладонями по льду: сколько у тебя людей, Элбег?! Сколько?!
Белый песок, пыль, солнце в зените. От мертвых холмов мчит отряд верховых, блестят копья. Вокруг верблюда топчется пятерка всадников. И это все?!
— Пусти меня туда! — заорал Тарег, свирепо царапая ледяную, прозрачную толщу. — Пусти меня! Не имеешь права! Слышь, Ты, Единый?! Не имеешь права!
Петля сдавила горло, голоса не осталось, он молотил кулаками по мертвому морозному стеклу, хрипя и кашляя.
…Переодетая мужчиной Юмагас вылезла из плетеной корзины, поцеловала малыша в лоб. Ревущего Мусу прижала к себе смуглая девушка в длинных сережках, мальчик ревел, девушка бестолково трясла серебряной погремушкой и истекала слезами.
— Гони! — гаркнул Элбег верблюжатнику.
И посмотрел в глаза заплаканной девушке:
— Шади, не оглядывайся, спасай ребенка!
Скотина, вихляясь и раскачивая паланкин, поднялась на ноги и пошла бегом.
Юмагас уже сидела в седле, крутила рубящее ханьское копье. И яростно щурясь, кричала:
— В мечи, братец! Мы загребем их в полы халатов как конский навоз!
Шестерка всадников приняла в галоп, в серой пыли замелькали сабли, кто-то, дрыгая красными сапожищами, полетел из седла. Подскочившего сзади конника Юмагас высадила, саданув тупым концом копья под ребра, лезвием секанула по кольчуге налетавшего парса с саблей, тот рухнул вместе с лошадью.
Дротик вошел ей под горло — точно, глубоко. Задрожал длинным легким древком.
— Догнать верблюдов! — орали вокруг на фарси. — Всех под нож! Догнать верблюдов!
Юмагас боком сползала с седла, мимо проскакивали блестящие железом парсы — в погоню, в погоню.
Она подняла глаза к свету, к царапающемуся сквозь лед Тарегу.
— Повелитель… — прошептали бледнеющие губы.
Джунгарка подняла руку, ладонь со скрипом мазнула по льду. Из раны толчками выплескивалась алая, алая кровь.
Он бил по льду кулаками — Юмагас, нет, нет, так не должно быть, нет, нет…
Потом белая рука и белое лицо медленно, бесшумно утонули в клубящихся красных разводах.
Кровь очень горячая. Поэтому полынья мгновенно растаяла, и Тарег, упиравшийся обеими руками в лед, тут же кувыркнулся в бездонную черную воду.
А ночь все никак не кончалась — впрочем, возможно, это была другая ночь. Такая же темная. Дыхание залипало в горле, в ушах стояла тишина. Странная, словно звук запаздывал за словом. А кто-то говорил?..
Тело сковывало ледяное, распирающее изнутри оцепенение. Словно кости превратились в лед, а кровь стыла в жилах и выдавливала из тела тепло, заполняя сосуды черной холодной взвесью.
В башенные бойницы глядел мрак. Узкие щелочки темноты, слепящие чернотой оконца рассматривали свернувшееся в меховой комок тело.
Где же ты был, Тарег?..
Значит, не помстилось — говорили. Глубокий, как из-под воды идущий голос надувался в ушах, распирал слух, прерывался, словно огромная толща мешала ему раскрыться. Тоскливо щемило в сердце, глухая полночь стекала каплями, и все вокруг молчало.
Где ты был?..
Голос расходился внутри головы, это был вообще не голос. И башни вокруг тоже не было, только пустой мрак. Нездешний, дотоле никогда не испытываемый ужас сливался с холодом — но тело застыло, не чувствуя озноба. Не чувствуя вообще ничего. Кромешная пустота, ничто смотрело в узкие щелки, наблюдало в тонкие окошки.
Потом сковывающий до кончиков пальцев страх отпускал. И снова из донной мути, из глубины всплывало залипающее, теряющееся в толще плотнее воздуха:
Почему тебя не было на той дороге, Тарег…
Возможно, потом чернота стала обмороком. Выглядывая из собственных глаз — там что-то есть? в оконца смотрят? — Тарег увидел, наконец, привычное.
Черный кот у дальней стены. Ты все-таки пришел, Имруулькайс.
Маленькая черная фигурка не двигалась.
Почему ты здесь, Тарег?..
Ты хочешь мне сказать, Имру, что, будь я там, я бы этого не допустил. Да, Имру?
Кот молчал.
Это мне за Али ар-Рида. Я убил его тогда, чтобы спасти женщину с ребенком. Убил… праведника. Теперь Он наказывает меня, забирает другую женщину, другого ребенка… Кому какая разница, что виноват я, а убивают их, для Творца это такие мелочи, нас у Него много…
Кот молчит и не шевелится.
Почему ты здесь, Тарег?
Говоришь — гордыня?.. Гордыня и гнев. Вот как. Говоришь, стоило промолчать в ответ на дурацкую подначку глупой девчонки…
Ах, в чем корни гнева… Да, да, я знаю.
Глупая страсть к человеческой женщине. Я знал, что ты это скажешь, Имруулькайс.
Ты прав — я одна сплошная беда…
Почему ты здесь, Тарег?..
Потому что поверил, Имру. Человеку, который поклялся Именем. А потом взял и нарушил клятву. Я — глуп, он — молодец, а Ему — все равно.
Говоришь, справедливость не всегда очевидна? Чушь, Имру. Ее просто не существует. Посмотри на меня и мою Клятву.
Ах, она нужна, чтоб людей спасти?
Людей, Имру, нужно испепелить. Всех. Вот это была бы справедливость.
Ах, Ему жаль их… И меня, говоришь, тоже жаль…
А не нужна мне Его жалость, Имру.
Возвращаю жалость с поклоном и орудием спасения быть отказываюсь. Орудием милости тоже.
Всё.
Какая же вокруг темнота.
В глазах стоял мрак. И свет во тьме светит, кто-то сказал. И тьма не объемлет его.
Неправда. Еще как объемлет.
Какая же долгая, непроглядная ночь.
Поставив лапы на заваленную пушистым мехом грудь Тарега, джинн настороженно принюхивался к его дыханию. Оно было горьким, миндальным на запах. До сухой кожи лица невозможно было дотронуться — обжигало подушечки лап.
— Эй… — осторожно позвал он нерегиля.
Даже вылизать нельзя — язык спалишь.
Тарег мотал головой и тихо бормотал. Прерывистым, задыхающимся шепотом. Короткие, еще не отросшие волосы торчали слипшимися от пота вихрами.
Тогда кот мрачно решился: дрожа задними лапами и в ужасе глядя назад, враскоряку попятился — и сунул в полузамерзшую чашку с водой кончик хвоста. И тут же, мявкнув, выдернул. Охнув и поминая пророка Ахура Мазду, джинн развернулся задом к лицу тающего от жара нерегиля. И принялся водить мокрым, капающим хвостом Тарегу по лбу. Капли стекали по векам, скатывались в уши.
— Ох… — прошептал Тарег.
И попытался протереть глаза и отмахнуться.
— Полдореа, — рассерженно сказал джинн, — у тебя не понос, так золотуха! Ты чуть не помер в яме, а здесь умудрился подхватить лихорадку! Я сначала не поверил, когда племяш мне сообщил! Нет, думаю, я, конечно, с ним в ссоре, но пойду посмотрю, как там чего! И что же я здесь вижу? Чего?.. Чего ты там бормочешь?
