– Да, – буркнула и скривилась.
Потеряли счет времени, когда ход наконец остановился. Всякое было – трещины и провалы, лужи и подземные озерца, вымоины и развилки, но всегда оставалась возможность для прохода лошадей и ни разу дорогу не перекрыл тупик.
– Долго идем. Наверное, солнце в мире уже зашло, – простонал кто-то из людей Чайнага, без сил опускаясь наземь.
– Заходит, – холодно бросил Серый Медведь.
Девятеро спешились, двинулись куда-то вперед, там что-то зашуршало, посыпались мелкие камни, и вдруг темень изошла прорехой, в которую брызнул малиновый закатный багрянец. Заскрипело, затрещало, и наконец большая четырехугольная заслонка в рост человека под руками телохранителей рухнула, открыв лаз в подлунный мир. Толстенные полубревна, сколоченные вместе досками и заваленные камнями, много лет прикрывали ход в подземелье. Снаружи заслонка даже травой поросла – в шаге пройдешь, ни за что не распознаешь.
– Тяжеленные бревна за много лет приросли к запорному косяку, но твои воины вынесли перегородку, как холщовую занавеску, приколоченную к раме. Госпожа Верна, что с тобой?
Перед глазами все поплыло, в груди стало горячо, сползла наземь, ровно тряпичная кукла, и все повторяла: «Свадьба, свадьба, свадьба…»
Подошли к стану Кабена глубоко в ночи, под утро. Колдун так и не понял, что случилось, и отчего привычный мир за какие-то мгновения перестал существовать, поглотив сотню с лишним воинов. А ведь утром хотели сниматься, шахта все равно завалена, ловить некого. Он что-то почувствовал, открыл глаза и подтянул к себе ларец за мгновение до того, как палатку разнесло надвое, словно гнилую тряпку. Трещина появилась на входном пологе, уползла наверх к серединному столбу, и менее чем за удар сердца полевое жилище будто вывернули наизнанку. Шкуры слетели под сильным рывком, и давешние налетчики скорее мысли ворвались внутрь. И даже не ворвались, а пронеслись насквозь. Всесильные боги словно замедлили бег времени для Кабена, и колдун видел, как быстры нападающие и, напротив, медленны его собственные воины. Люди получали по дюжине смертельных ранений, не успев толком схватиться за меч, а ларец будто сам выпорхнул из рук. Хотел схватить ускользающую могущественную древность, но не успел – из четырех ран стремительно истекала жизнь…
Был мятеж на границе, когда полусотня наемников, не дождавшись жалованья, обчистила окрестные села, и отряд Верны привез правителю Багризеды две головы на оловянных блюдах – предводителя наемников и нерадивого казначея, укравшего деньги.
Был дерзкий налет на пограничное княжество со стороны восточного соседа. Вроде бы ничего интересного, дела междусобойные, но саддхут не оставил без внимания беду Палам-Антина, соратника последних лет, присягнувшего на верность Багризеде. Нескольких десятков, захвативших дворец, не стало скорее, нежели мясо подгорает на большом огне. Вернувшись во дворец, князь-изгнанник, многое перевидавший за годы кочевой бранной жизни, замер в середине приемной палаты, и меч, было воинственно поднятый, медленно опустился. Трупы устилали весь дворец, но старый боец нутряным чутьем уловил странное. Ну схватятся две дружины, полягут воины, кровищи разольется видимо-невидимо, эка невидаль, только всякий раз поле битвы дышало отчаянием одних и злостью других, а тут…
Будто и не было ожесточенной схватки, а прошелся ураган и разметал людей, точно соломенные снопы. Как того верзилу вынесло с лестницы, да так, что резные балясины с ногу толщиной не остановили налетчика, а переломились, как сухие прутья? Здесь орудовало несколько сотен? Как иначе рассудить, если на каждого погибшего приходится несколько ран? А когда на втором уровне послышались голоса и несколько человек, что-то жуя, ступили на лестницу, звонкий женский голос торопливо крикнул:
– Князь, убери светочи! Пусть люди со светочами выйдут!
Палам-Антин жестом велел унести светочи, впрочем, несколько масляных ламп на стенах зажечь успели, и старый вояка поклялся бы всеми богами, что этой темной порой из страны мрака вышли быры – порождения ночи, терзающие плоть живых. По усам и бородам воинов Бейле-Багри текла кровь. Не вино же!
Означенное время истаяло быстро, гораздо быстрее, чем Верна предполагала. Наверное, прав оказался ученый человек при дворе саддхута, поэт и звездочет Цабуш, сравнивший время с дорогой. И то и другое пролетает незаметно за интересной беседой и увлекательными делами, а что на свете найдется увлекательнее, нежели стремление уничтожить самое себя и всеми силами избежать жуткой свадьбы? Несколько месяцев подставляла голову под мечи и стрелы, но с равным успехом можно сунуть голову под простой гребешок.
Слава – птица быстрокрылая и светлая, летает высоко и всем ее видно. Нет, не слава о доблестном отряде облетела пределы Багризеды и сопредельных земель – серой, промозглой пеленой просочилась во все уголки весть о жутком десятке, что оставляет после себя лишь трупы и ужас.
– …Это страшные быры, которых даже из царства тьмы выгнали за жестокость и непримиримость. – Ястам, оглаживая бороду, посвящал Верну в последние новости. Старый оружейник самолично выступил провожатым для гостьи по торговым рядам Гарад-Багри. – Люди передают друг другу эти слухи и стращают на сон грядущий.
Верна тревожно глянула на Жарасса из-под цветастого платка. Выходя в город, приобрела обыкновение наряжаться по здешнему обычаю и нашла местные одежды очень удобными и красивыми.
– Слухи расходятся во все стороны, будто круги на воде после брошенного камня.
– А что могли видеть? – свела брови, нахмурилась. Не хватало только россказней о десятке, изрыгающем пламя и поедающем невинных младенцев. Хотя сердец девятка съела не одно и не два, и люди это видели.
– Порою след остается даже в воздухе, – многозначительно бросил старый воин.
Сопровождали Верну лишь четверо телохранителей, одетых купцами, без мечей, но с большими ножами за цветастыми поясами.
– В воздухе? След?
– Тревожные вести с островов Субайнала, а также из горной страны.
Верна, только было собравшаяся опробовать плод кажуты с лотка торговца фруктами, замерла, не донеся яство до губ.
– За твоими бойцами по земле тянется след, и, кажется, мы наконец поймем, кто такой Маграб и все остальные…
Ворота и двери в крепостях, не так давно вынесенные напрочь, так и не восстановили, и дело оказалось не в чьем-то недосмотре. Запереть то, что запирается, – первейшая забота рачительного хозяина, тем более в боевой твердыне. Вышло просто до безобразия – не вставали двери и ворота в створы, хоть ты лопни. Штыри, загнанные в камень, быстро изъедала ржа, и они отчего-то вываливались из отверстий, будто кто-то выталкивал. Когда ворота навесить все же удалось, а штыри каким-то чудом остались нетронуты железной порчей, мастера облегченно вздохнули. Но несколько дней спустя громкий треск взбудоражил всю крепостную дружину – сбежавшись к воротам, люди изумленно раскрыли рты. Так бывает, когда дерево в срубе ведет и оно раскалывается, немыслимо изогнувшись. Но отчего изогнуло сухое и просмоленное дерево здесь, в крепости? Створ просел и выломал ворота? Нет, камень не просел. Тогда что?
