— Не спеши радоваться, — предостерегает Высший Маг. — А вдруг Креслин или Мегера дознаются, что происходит?
— Откуда? С острова им не выбраться. Они будут винить во всем Корвейла, а он — негодовать на них.
— Это только одна вероятность. Существуют и другие.
— Ладно. Что ты собираешься делать, если Креслин изменит погоду?
— Ты хочешь сказать, КОГДА он изменит погоду?
— Думаешь, это неизбежно?
— Уже сейчас кто-то прощупывает дальние высокие ветра, так что, я полагаю, ждать осталось недолго.
— И что тогда?
Высший Маг разводит руками и переводит взгляд с пустого зеркала на столе к окну башни.
— Есть у меня кое-какие соображения. Лето нынче засушливое повсюду, и если на Отшельничьем пойдут дожди…
— Предположим, пойдут. Ну и что?
— Вот тогда и посмотрим. Посмотрим, — бормочет Хартор, теребя цепь с амулетом.
Креслин жует рыбу, запивая ее теплой водой и радуясь тому, что Алдония сумела придать этому надоевшему блюду вкус, сдобрив его затейливым соусом. Потом юноша с подозрением косится на какие-то мясистые коренья, лежащие на его тарелке рядом с кучкой рыбьих костей, и поднимает глаза на сидящую напротив Мегеру.
Встретившись с мужем взглядом, Мегера пожимает плечами.
— Что это? — спрашивает Креслин.
— Корни куиллы, — отвечает служанка. Она сидит у дальнего конца стола и кормит Линнию. — Вам обязательно надо попробовать.
— Корни чего?
— Куиллы. Это такой кактус с длинными колючками. Мне о них рассказала одна рыбачка, а накопала я сама. На вкус почти как батат.
Креслин с сомнением смотрит на мясистые бледно-зеленые корешки. Мегера тоже не решается их отведать.
— Смотреть на вас смешно! — фыркает Алдония, покачивая рыжеволосую девочку. — Готовы бросить вызов всему свету, а попробовать незнакомый корешок робеют. Линния, доченька, можешь ли ты поверить, что эта парочка — отважные и грозные воители? Ты-то у меня умница. Небось, когда вырастешь и станешь волшебницей, то не будешь отворачиваться от хорошей пищи только потому, что для тебя она непривычна!
Хмыкнув и отпив еще воды, Креслин отрезает крохотный кусочек куиллы, с опаской отправляет в рот и с хрустом раскусывает.
— Хм… совсем неплохо.
— Видишь, Линния. Твоя мама знает, что делает.
Девочка с любопытством таращит круглые глазенки. Мегера незамедлительно следует примеру мужа.
— По-моему, на плато, ниже по дороге, таких кактусов великое множество, — замечает Креслин.
— По-моему, тоже, — отзывается Алдония, перекладывая малютку от одной груди к другой.
Юноша качает головой:
— Надо же, а нам и в голову не приходило, что кактусы могут годиться в пищу. Нет чтобы поспрашивать местных рыбаков, что да как. Интересно, много мы еще упустили?
— А завтра у нас будет салат из водорослей, — с гордостью объявляет Алдония.
— Из чего? — вид у Креслина весьма растерянный.
— Что плохого в водорослях, суженый?
— Они очень вкусные. Я пробовала, — заявляет Алдония. Креслин молчит: он разжевывает очередной кусочек куиллы.
Растянувшись на топчане, Креслин утирает лоб, размышляя о том, сколько ему потребуется времени для осуществления задуманного.
— Ты все-таки решил это сделать?
«…любимый мой идиот…»
На пороге комнаты стоит Мегера.
— Не знал, что ты так скоро вернешься, — он садится.
— Надо же, — тихонько смеется она, — ты легко находишь меня в кай отсюда, но не можешь сказать, когда я войду в комнату?
— Это другое дело.
— Почему? Случайно не потому ли, что ты хотел скрыть от меня свое намерение изменить погоду?
— Ну… в общем, да.
— Прекрасно. Скрывать-то незачем, тебя ведь все одно никто не удержит. Ни я, ни Клеррис, ни Лидия. Но ты хоть понимаешь, что именно собираешься сделать? Понимаешь?
— Наверное, нет.
— Тысячи людей могут умереть с голоду, потому что из-за твоего вмешательства их урожай будет либо выжжен засухой, либо затоплен. По меньшей мере один или два правителя лишатся своих владений, а то и голов. Ты ввергнешь многие земли в хаос, столь любезный Белым магам, а это непременно придаст им сил. Ты этого хочешь?
— Важно не то, чего я хочу, а то, есть ли у меня выбор. Корвейл бросил нас на произвол судьбы, и что я могу с этим поделать? Пригрозить ему уничтожением? Вряд ли таким образом мне удастся вернуть людям их жалованье.
— Мне кажется, это происки Хелисс.
— А велика ли для нас разница? Не могу же я обвинить ее в измене с расстояния в полторы тысячи кай?
— Это не так уж и далеко.
— Предположим. Предположим даже, что герцог мне поверит. Хелисс — единственное, что у него осталось, и без нее он долго не протянет.
— Я о ней думала. И это еще одна причина, по которой я рада видеть Алдонию здесь, со мной.
— Кстати, где она?
— У себя, глупый.
«…ей ведь порой тоже нужно побыть одной…»
Креслин снова краснеет.
— Так или иначе, если я буду сидеть сложа руки, Белые маги станут еще сильнее, а как только Корвейл умрет, они тут же приберут Монтгрен к рукам. Риесса, при всех своих воинственных планах, не захочет меряться силами с Фэрхэвеном. А итогом всего этого станет падение Западного Оплота, который будет перемолот между жерновами двух могучих империй.
— Вот до чего доводит вера в Предание, — замечает Мегера.
— Это нечестно…
— Прости.
Креслин едва заметно улыбается:
— Боюсь, что бы я ни сделал, все будет не так, однако и бездействовать больше нельзя. Вот, смотри… — запустив руку в кошель, он извлекает пять золотых звеньев. — Видишь? Это все, что осталось.
— Последние припасы с сутианского корабля… неужто они обошлись так дорого?
— Да, дорого. К тому же мне пришлось заплатить вперед за парусину для «Звезды Рассвета», а доставят ее только через восьмидневку.
— Но каковы сутианцы! Да за такое вымогательство тебе стоило потопить их посудину!
«…воры!.. бессердечные торгаши!..»
Креслин потирает лоб и, словно защищаясь от ее гневных мыслей, поднимает руку:
— Стоить-то стоило, но это был единственный, не считая «Грифона», корабль, вошедший в нашу гавань невесть за сколько восьмидневок. Вздумай я его тронуть, кому еще захотелось бы соваться сюда? Кому охота опасаться не только Белых магов, но еще и меня?
— Будь проклята дражайшая сестрица! Где ее обещанная поддержка?
То, что на Риессу рассчитывать не приходится, для Креслина столь очевидно, что он не находит нужным что-либо говорить.
— Да, я знаю… Но смириться с этим все равно трудно. Помню, когда мы играли в прятки во дворе, она уверяла, что останется моей сестрой, что бы ни случилось.
— Возможно, она ею и осталась. Но, будучи правительницей, делает не то, что ей хочется, а то, чего требуют интересы Сарроннина.
