Теперь же все на виду.
Ее холод — холод маленькой девочки, забирающей последнее тепло у остывающего тела матери.
Его злость — злость мальчишки, часто и всеми битого.
Ее зависть — зависть нескладного волчонка к взрослым цветущим красавицам, на которых он смотрит с таким интересом.
Его ревность — первая, неосознанная, а оттого еще более жестокая.
Ее желание унизить и высмеять. Его эгоизм и себялюбие.
Ее отвращение от липких, сминающих лап, боль тела, разрываемого чужим телом. Его похоть, ласки женщин, чьи лица стерлись даже из идеальной памяти, а имен он так и не узнал.
Их мертвецы.
Убитые ею. Убитые ним…
И дальше только хуже.
Лая вдруг дергается, вырывается — не физически, но мысленно, — потому что сила, вытряхивающая из них все до крупицы, тянет из него теперь воспоминания, которым лучше бы исчезнуть вообще.
Испытание Боли.
Каждую иглу, каждый удар, каждый надрез.
Он кричит, как и тогда — беззвучно, лишь в своих мыслях, и она кричит вместе с ним. Кричит так ужасно, что ему на миг кажется: она не выдержит. Просто сойдет с ума, как сходили многие.
Но и это проходит.
Кусочки их сознания мелькают все быстрее, норовя утопить в цветном, многоголосом тумане, — и страх, боль, отвращение вдруг растворяются, уступив место легкой грусти, любви, восторгу. Его (ее?) радости. Ее (его?) вожделению.
Теперь между ними нет границы.
Его (ее?) пальцы зарываются в волосах, ее (его?) губы тянутся к губам, руки рвут одежду, кожа касается кожи, тело вжимается в тело…
— Теперь же слейтесь плотью, как слились душою, — вслух завершает свой безмолвный ритуал жрец.
Волна желания накрывает, топит все, что осталось от мысли в их едином теперь существе. И лишь напоследок мелькает в сознании злорадная тень — ибо кто-то чужой, кто-то третий хотел прорваться к ним в последний миг, но был жестоко вышвырнут за тотчас же возведенную стену.
Они в безопасности.
* * *
Слава сжимала кулаки — так сильно, что почти лопалась обмороженная кожа на костяшках пальцев. Отсюда, сверху, сквозь глубокую расселину на диво правильной формы большая часть освещенного огнями пещерного островка была как на ладони.
Она знала, что должна отвернуться. Не смотри! Не смотри, убеждала она себя — но не могла сделать ни движения в сторону.
Ослепительная ярость поднималась в ней…
— А-а, вот и ты, — послышался сзади хриплый старческий смешок.
Слава резко обернулась. Маленький, неприятный старичок в шерстяной жреческой хламиде ссутулился сзади, опираясь на посох и опасно сверкая на девушку жесткими черными глазами.
— Нравится подсматривать? — ехидно спросил он, недвусмысленно указывая посохом на расселину.
— Не твое дело! — немедленно огрызнулась Слава, заливаясь злым румянцем.
— Да мне-то что? — пожал плечами старичок. — Смотри, на здоровье! Им сейчас — хоть над самым ухом заори — все равно не заметят. Даже ребенок с легкостью мог бы всадить кинжал в сердце. Вот только, — кинул он на вмиг напрягшуюся Славу быстрый, нехороший взгляд, — связь пока так сильна, что умри один — умрет и другой… Но если дня через три-четыре…
— Зачем ты говоришь мне все это? — насторожилась девушка.
— Ты знаешь зачем, милая, — приблизившись, вкрадчиво выдохнул ей в ухо старик. — Вот здесь, — приложил он руку к ее сердцу, — здесь ты уже приняла решение…
Он издал еще один странный смешок и отступил, потихоньку спускаясь с холма.
Снег жалобно скрипел под его ногами.
— Ты можешь пока зайти ко мне, отдохнуть и погреться, — не оборачиваясь, крикнул уже снизу застывшей недвижно Славе. — Накормлю, пальцы твои вылечу… Наша парочка еще дня два в себя не придет.
Бросив последний взгляд в дыру, девушка уныло поплелась следом.
Глава последняя, в которой приходит четвертый месяц зимы
Лая потянулась, не открывая глаз. Как кошка, потерлась затылком о теплые, тугие мышцы на груди обвивающего ее мужчины, с трудом сдерживая счастливое урчание.
Она вновь была собой.
Ну, не совсем.
Эдан все еще был здесь, на краешке ее сознания, — исполненный легкости, тихого ликования и (кто бы сомневался!) глубокого мужского самодовольства.
Лая фыркнула, получив в ответ вызывающий смешок.
— С возвращением! — хрипло выдохнул он ей в ухо.
— И тебя, — отозвалась девушка. Отвыкшие от внятной речи связки не слушались, голос получился ломким и каким-то чужим.
Сколько же они с Эданом… отсутствовали?
Горячий, сумбурный поток воспоминаний затопил ее, ничуть не помогая определить день или время суток, зато заставив очень сильно покраснеть.
Нет, Лая никогда не была порядочной барышней, но чтобы настолько!
— Даже не буду думать, где ты научился этому! — буркнула она, получив в ответ еще один самодовольный смешок.
Мягкий дневной свет струился из отверстия над алтарем, лишь слегка разгоняя теплый сумрак пещеры. Масло в чашах давно перегорело, и теперь заметно было слабое белое свечение пара над водой.
Эдан нехотя выпустил охотницу из своих объятий, со вздохом встал. Задумчиво осмотрел груду тряпья, в которую превратилась их одежда, и натянул штаны. Почти целые.
Почти.
Лая опять покраснела, с подозрением уставившись на собственные, местами поломанные, ногти.
Ее теперь уже муж сохранял каменное лицо — мысленно же давился от смеха.
— Сам не лучше, — обиженно бросила она. — Мне вон вообще одеть нечего…
Все с тем же серьезным лицом Эдан подобрал белый меховой плащ, отряхнул его и накинул Лае на голые плечи.
— Жди здесь, — шепнул, защекотав ей ухо дыханием, ухмыльнулся, довольный эффектом, и спрыгнул на затопленную тропу. Поднимая брызги, побежал к выходу из пещеры.
Девушка поежилась, отошла подальше от дыры в своде, сквозь которую снова сыпал снег. Наткнулась на расстеленный на камне кусок полотна с черствым хлебным караваем — и тут же с жадностью набросилась на еду, запивая водой прямо из озера, откуда черпала горстями.
Эдан пропадал недолго — вернулся, пахнущий морозом, с покрасневшими от снега ступнями и кистями рук, таща на себе их дорожные мешки. Лая молча отобрала свои вещи и придвинула к нему половину каравая.
— Спрятал наши вьюки в снегу у входа в пещеру еще до церемонии, — отвечая на ее беззвучный вопрос, пояснил Эдан. — Незачем нам возвращаться к старику.
Охотница согласно покивала и начала одеваться.
— А куда..? — открыла она было рот.
— Для начала — к тропе, — не дожидаясь конца вопроса, ответил юноша.
