– Не так уж давно... Я хорошо помню то время, – себе под нос фыркнул граф. – И имя отца леди мне хорошо известно. Я не знал, что у него была дочь. Или что он был женат. В Святой Земле, кажется, думали, что лорд Хантингтон хочет стать родственником французского короля, говорили о его женитьбе на сестре герцога Шампанского...
Но не будем ударяться в воспоминания. Итак, леди Хантингтон? Как получилось, что вы покинули графский замок и стали... гм... охотницей на оленей? Случилось ли это по собственному желанию, или вас к этому привело некое несчастье?
Женщина с рыжими волосами устало повела бровью:
– Что в этом важного? Теперь, через тридцать лет? Все просто. Мой отец, как милорд правильно вспомнил, действительно пожелал жениться на некоей французской принцессе. Поэтому срочно пришлось умертвить мою мать... просто перетянув шею при родах... а меня выдать замуж подальше от родного замка. Он приказал своему управителю дать приданое некоему негодяю, чтобы тот увез меня в тот же день, и отправить с ним.
В лесу тот решил немедленно осуществить свое право, еще до венчания. И мои крики привлекли того, у кого, единственного в Англии, сохранилась совесть. Его звали Робин...
– Да, – вдруг произнес новый голос. – Именно так все и было.
– Сэр Ламберт? – удивленно выгнул бровь граф. – Вы подтверждаете? Вы были знакомы с графом Хантингтоном тридцать лет назад?
– Нет, милорд, – покачал головой рыцарь Блэкстон, с невыразимым изумлением всматриваясь в немолодую, рыжую и жилистую даму напротив: – Я помню песню, что пели мне в детстве множество раз. В ней были такие строки:
«Среди лесных зеленых крыш стоит укрытый стан.
Живут в нем Робин, Джон-малыш и леди Мариан».
За столом стало вдруг очень тихо. У подсудимого Джона из Линкольншира отвисла челюсть. Он снова превратился в увальня с неповоротливым языком:
– Д-да... Мы там жили... Она меня так назвала – «малыш». Смеялась, что, мол, орясина до неба, а телок телком... Я помоложе ее был тогда...
Из глаз леди Марианны продолжали течь слезы.
Лорд-судья приказал негромко:
– Суд предлагает свидетелю сэру Ламберту Блэкстону дать показания. Госпожа защитница, задайте вопрос.
– Ламберт, что это за песня? Ты ее так хорошо помнишь?
– Ее пели все менестрели в наших местах. И матери пели детям. Это песня о Робин Гуде – одна из многих. Возможно, самая красивая.
– Спой, Ламберт.
– Да я лучше просто расскажу... Это же стихи:
«Он – древней крови паладин,
Он – англ, и сакс, и бритт.
Из всех остался лишь один,
В густых лесах укрыт.
Он смел и добр, в нее влюблен,
И в жены взять готов.
Прекрасной деве дарит он
Букет лесных цветов.
Она ему соткала плащ
Из шерсти коз лесных,
А он ей выстроил шалаш
И ложе из сосны.
Их пища – лес, вода – ручей,
Их лордам не найти,
Их лес укроет от мечей
И охранит пути.
Он полон сил, она чиста,
Прекрасна их любовь,
А нес накормит их с куста
Всей сладостью медов.
Беги, олень, скачи, кабан,
Придет и ваш черед,
Чтоб жили Робин с Мариан
И не пресекся род!..»
– «И не пресекся род...» – казалось, шептали все губы за столом. И только у самой Марианны рот искривился то ли в рыдании, то ли в презрительной гримасе:
– Род пресекся. Его убили... Мы с ним не прожили и трех лет. Он был рыцарем, что защищает сирых и убогих. И он был один. Маленький Джон тогда был совсем еще мальчиком, а врагов было слишком много.
А я... Какая из меня воительница! Я даже сына ему родить не сумела. И он умер. Зеленый стан осиротел. Песни... Да, песен о нем пели много. Но большинство сочинялось уже после его гибели. Простые люди хотели, чтобы Добрый Робин из легенд жил и не умирал... как Мерлин. Как король Артур. А его уже давно не было. Последний рыцарь из рода, уничтоженного завоевателями... Я даже не помню, как звучало его родовое имя. Может, он и сам этого не знал. От предков ему достался только один меч, на котором вместо герба выгравировано было дерево. Может быть, это древний герб британских друидов... Я не знаю. Но его больше нет. Я осталась в лесу одна с Маленьким Джоном.
– Случалось, нам удавалось защитить кое-кого от произвола баронов.
Об этом тоже потом складывали песни, особенно один менестрель по имени Алан Дейл. Он даже целый год прожил с нами в Зеленом Стане.
Иногда к нам присоединялись беглые крестьяне, которых то ли гнали с земли, то ли пытались силой заставить платить новый налог... За много лет многие перебывали в Шервуде. Но Робина уже не было. Робин Гуд, Добрый Робин из старой Англии погиб. А я любила его... Он был моим мужем.
– Высокий Суд благодарит леди Марианну Фиц-Уолтер, урожденную графиню Хантингтон, за подробные и правдивые показания, – сказал лорд Арден. – Они чрезвычайно ценны как для высокого суда, так и для каждого из присутствующих лично... Суд также просит леди Хантингтон продолжить рассказ, если для нее это не будет неприятно. Как продолжалась жизнь леди после гибели ее супруга? Вступила ли она в новый брак? Готова ли леди Хантингтон ответить на вопросы суда, или предпочитает, чтобы ее расспрашивала госпожа защитница?
– Да что вы, в самом деле, милорд! – раздраженно мотнула головой женщина в сером холсте.– Что за забава – играть словами! Высокий суд, госпожа защитница... Или на самом деле вы просто надо мной издеваетесь?!.
Резко очерченный, сухой рот Марианны сложился в злую гримасу.
– Ни в коем случае, миледи, – вмешалась леди Леонсия. – Мой муж следует определенной традиции. Ему уже случалось выступать в роли судьи, и он полагает, что чем безличнее выглядит и ведет себя человек в судейском кресле, тем он беспристрастнее. Люди говорят свободнее и высказываются откровеннее, когда видят перед собой не лорда, не господина, не грозного повелителя и не простого человека, а символ. Символ справедливости.
– Справедливости! – презрительно фыркнула дочь одного из знатнейших сподвижников Ричарда Львиное Сердце. – За последние тридцать лет я встречала ее столько раз, что трех пальцев хватит пересчитать. Я сама пыталась судить, а уж сколько раз судили меня!.. Если я до сих пор не разрублена на куски, не сожжена на костре и не повешена, то не из-за недостатка судебных приговоров, а потому, что добрые люди берегли меня и не отдавали им в руки...
– Что было, без всякого сомнения, справедливо, – послышался голос с того конца, где сидел Родерик. Все это время он молчал, но слушал внимательно. И лицо у него в этот момент было совершенно взрослым.
