От кристалла узкий лучик света пал на стену. Я подошел, пощупал камень, гранит, надежно, с силой ударил кулаком. Хрустнуло, будто проломил скорлупу яйца. Каменная перегородка рассыпалась мелкой крошкой, в углублении сиротливо блеснул небольшой старинного вида ключик.
Боудеррия ахнула.
– Откуда вы знали?
– Не помню, – пробормотал я. – Может быть, это я его туда положил?
Ключик на ощупь холодный, очень тяжелый, куда тяжелее, чем если бы золотой. Я взвесил его на ладони, чувствуя, как напрягаются мышцы.
Раньше всегда с недоверием смотрел, как крохотный ключик, пролежавший где-то тысячи лет, может привести в действие стотонные плиты, что начинают отодвигаться, подниматься, в общем – убираются с дороги и открывают тайный проход, а то и вовсе огромный сказочный зал с Великими Сокровищами, оставленными фараонами. Никакие струны не смогут так долго быть натянутыми, никакие противовесы не удержат постоянно напирающую тяжесть…
…но здесь все оказалось намного проще: стоило мне сунуть его в прорезь тут же рядом в стене, одна из глыб в стене раздвинулась, признаваясь, что не монолитная вовсе, а так, с солидным дуплом почти в рост человека.
Там ничего, кроме массивного рычага, я сразу же ухватился, нажал, упираясь всем телом и с усилием разгибая ноги. Каменная плита в глубине сдвинулась, надавила на другую, та прижала нижнюю, и вот широкие каменные блоки, аккуратно отесанные, начали медленно и неохотно опускаться, часто и негромко поскрипывая, потрескивая.
Изломанные стены уплыли в стороны, под ногами неожиданно чавкнуло, будто ступил в болото. Я тревожно уставился в странный красный пульсирующий мир, весь в наплывах и потеках.
Ясное и четкое ощущение, что мы во внутренностях чудовищного насекомого. Красные стены разделены на неровные сдвинутые клетки, иногда различаю даже ядра и мутные соки, все медленно шевелится, внутри этих замкнутых камер что-то происходит…
На полу вдоль одной из стен нечто вроде гигантских яиц, в каждом легко поместится взрослый человек, только эти без прочной скорлупы, а кожистые, влажные, видно, как изнутри что-то продавливает бока то в одном, то в другом месте.
Большая часть яиц, если это они, покрыты паутиной, кожица высохла и стала похожей на шеи галапагосских черепах, дряблые и морщинистые. Половина из них ко всему еще и затянута паутиной, но тоже мертвой и давно высохшей.
Воздух влажный и жаркий, лицо Боудеррии сразу заблестело в мелких капельках пота.
– Это… – прошептала она, – выглядит, как живое…
– Оно и есть живое, – пояснил я мирно, хотя сердце трепещет в ужасе, – мы внутри живого… ага, организма…
Она побелела, глаза распахнулись, как у испуганной принцессы, как не стыдно.
– Что? Мы сами зашли к нему через пасть?
– Скорее, через рану, – поправил я. – Древнюю, незаживающую… и причиняющую ему боль…
– Господи! Как же он мучается!
На мгновение она показалась мне почти женщиной, чуткой и сопереживающей любым несчастьям.
– Не так уж и сильно, – утешил я. – У него порог должен быть ниже.
Она посмотрела в недоумении.
– Порог?
– Болевой, – объяснил я. – Если это вот создано на основе, близкой к насекомой. Она самая пластичная и позволяет вытворять с собой многое, как говорят дрозофилы.
Она не стала переспрашивать, кто такие эти многознающие дрозофилы, оглядывалась в ужасе, дергалась, подпрыгивала при каждом чавкающем звуке.
Почти по всему своду идут сталагмиты, эти полупрозрачные сосульки выглядят живыми, раскачиваются в плотном тяжелом воздухе, словно при ветре.
Я шел медленно, прислушивался, за спиной Боудеррия топает, как стадо слонов, вскрикнула и чуть-чуть не ухватилась за меня, когда впереди два сталактита, один за другим, лопнули с мокрым звуком. Брызги выплеснулись на пол, а из отвратительных коконов начали выползать блестящие от слизи насекомые, размером с крупных кошек. Очень медленно они распрямляли крылья, но не хитиновые, а кожистые, прозрачно-красные, с черными прожилками.
Я остановился, надеясь, что Боудеррия все же ухватится, это же так интересно, если будет беспомощно прижиматься ко мне, вздрагивать и пугливо вскрикивать. Есть же мир, созданный мечтами слабых мужчин, где женщины бьются рядом с ГГ, повергают мощными ударами крохотных кулачков могучих мужчин, впятеро тяжелее их, а от пинков ногами эти слоны вообще улетают на десятки шагов.
И вот так, побив их десятки, она даже не запыхается, остается очаровательной, остроумной, красивой, намакияженной, с красиво уложенной прической из вымытых лучшими шампунями волос.
Но я в реальности, где женщина есть женщина, а я, увы, должен быть мужчиной, обязан им быть, хотя иной раз и хочется побалдеть и спихнуть часть забот на нее.
Я вздрогнул от ее насмешливо-встревоженного голоса:
– Сэр Ричард, что с вами?
Я пробормотал:
– А что… вроде ничего…
– Да у вас такая рожа была сладенькая, – сказала она безжалостно, – что просто захотелось по ней врезать.
– Добрая ты, – сказал я. – Хотя я тоже тебя люблю.
Сзади хлюпнуло, с потолка на пол упало нечто вроде комка мокрой глины. Боудеррия мигом развернулась и уже замахнулась обоими мечами, но там на полу расплывается, быстро исчезая, лужа.
– Что за страсти, – сказала она раздраженно.
– То ли еще будет, – утешил я. Когда кто-то рядом боится еще больше, легче скрывать свой страх. – Зато разрешаю ликовать.
– Что стряслось?
– Мы подошли, – сообщил я, – к головному ганглию…
Она не стала переспрашивать, озирается, пригнувшись.
– И где он?
– Щас прыгнет, – пообещал я. – Ладно, шучу. Может быть, и не щас…
– Но прыгнет?
– Или скакнет…
В булькающем красно-багровом помещении все больше наростов, похожих на полипы, все блестит слизью, пол неровный, иногда под подошвами начинает нечто приподниматься или что-то перекатывается, я поспешно делаю шаг в сторону, а Боудеррия вообще отпрыгивает, как будто постоять на горле врага не самое то.
В одном месте прямо из пола поднимается нечто вроде ствола дерева в три обхвата, только нет кроны, а высотой в два моих роста, даже не ствол, а чудовищный гриб, даже шляпка намечается, хотя и хилая для такого великана…
Я огибал медленно, прислушиваясь, посматривая то тепловым, то запаховым, и увидел смутное очертание человеческой фигуры в дальнем углу.
Тиларет Стойкий, укрывшись незримостью, быстро-быстро вынимал прямо из живой щели в полу некие блестящие шары, похожие на свежеотложенные муравьиные яйца, только размером с овечьи головы.
Боудеррия, повинуясь моему знаку, застыла, я вышел из-за стены. Тиларет быстро взглянул в мою сторону, но тут же продолжил вытаскивать и складывать в ряд эти странные яйца.
