Ингри было поручено следить за Хорсривером и охранять Фару. До сих пор первое происходило само собой, но второе ему явно не удавалось, хоть он и скакал сейчас рядом с принцессой. Он предпринял попытку разрушить планы Хорсривера, выпустив оленя, но она оказалась напрасной. Его опасение, что жена нужна Хорсриверу для какого-то ужасного кровавого жертвоприношения, было, по-видимому, ни на чем не основанным. Ее нельзя было повесить на дереве, отправив с поручением к богам, теперь, когда в ней поселился дух кобылицы, да и девственницей, несмотря на свое бесплодие, она не была. Да и не думал Ингри, что Хорсривер пожелает что-то передать богам, кроме нечестивого их отрицания. А где же Они, боги, этой ночью, когда происходят столь странные события?
Олень в гербе Стагхорнов, конь — в гербе Хорсриверов. Фара в замужестве стала Хорсривер, каким бы неудовлетворительным для нее ни был этот брак; две или три представительницы рода Хорсриверов украсили и ее семейное древо, причем совсем недавно. Все это были сестры-дочери-внучки графа, как сообразил Ингри. Переплетение семейных нитей поражало воображение, если думать о графе как об одном человеке, а не о дюжине. Клан. Клан… Так что такое клан?
Знаменосец священного короля по традиции бывал его близким родичем. Симарк приходился Биасту двоюродным братом и служил знаменосцем и его старшему брату Бизе. Знаменосец покойного короля служил ему всю жизнь и умер за полгода до своего господина; король все откладывал новое назначение, возможно, предчувствуя свой конец и не желая видеть на месте старого друга нового человека. А может быть, тут потрудился Хорсривер, преследуя собственные нечестивые цели? Священному королю ради чести короны требовался знаменосец столь же высокородный, как он сам. Это могла оказаться и знаменосица… Ингри искоса взглянул на Фару; принцесса вцепилась в поводья, лицо ее было бледным и несчастным. Она не особенно хорошо ездила верхом, и эта ночь могла оказаться для нее нелегким испытанием.
Хетвар спустит с него шкуру за это… если он останется в живых. Что ж, если он останется в живых, Хетвар может спускать с него шкуру, сколько пожелает. А кроме того, если выживут они оба с Фарой, то для судей Йяды ситуация станет весьма запутанной. Если будет создан прецедент, если Йяда будет наказана за обладание духом леопарда, то, логически рассуждая, тот же приговор судьи должны будут вынести и Фаре с ее кобылицей. «Думаю, что-нибудь тут можно будет выгадать. И если это не удастся мне, то уж Освину удастся, можно держать пари».
Достигнув Сторка, путники свернули на ведущую на север вдоль реки дорогу. Сквозь деревья, росшие вдоль берега, пробивались яркие отсветы лунного света, отраженного водной поверхностью. Стук копыт и скрип кожи не могли заглушить тихого журчания воды и шелеста опавших листьев.
Ингри послал Волка вперед, чтобы поравняться с рыжим высоким жеребцом Хорсривера.
— Куда мы направляемся, сир?
Хорсривер повернул голову, и его зубы блеснули, когда он улыбнулся, услышав почтительное обращение.
— Разве ты не догадываешься?
На север… Они могли бежать в Кантоны, но почему-то Ингри так не думал. Двухдневная скачка приведет их к подножию хребта Ворона…
— В Израненный лес, на Кровавое Поле.
— К Священному древу. Молодец, мой сообразительный волчонок.
Ингри подождал, но больше Хорсривер ничего не добавил. Граф дал коню шпоры и поскакал галопом, и его спутникам пришлось последовать его примеру.
Рассудок Ингри оставался, по-видимому, свободен; только его чувства оставались подчинены мистической королевской власти. Что за странное заклятие… нет, тут было что-то другое, совсем не похожее на того ограниченного магического паразита, с которым Ингри боролся и которого победил в Реддайке. Теперь Ингри имел дело с огромной и древней силой. Более древней, чем сам Хорсривер? В ней не чувствовалось зла, хотя все ее дары в оскверняющих руках Хорсривера рождали отчаяние и безнадежность.
Ужасная харизма королей… воины стремились приблизиться к ним, чтобы приобщиться к их благодати, и вовсе не только ради материальных выгод. Соблазн героизма, благословенное самопожертвование могли дарить единственную награду — смерть, и все же люди стекались под знамя короля. Обманчивое обещание безупречности на службе чему-то высокому и светлому…
Тогда, столетия назад, сияние королевской короны не было заслугой одного Хорсривера. Он получил его по наследству — из незапамятных времен, когда еще не существовало письменности, чтобы разложить годы по порядку, но племенные кланы жили на этой земле уже так давно, что казались столь же древними, как сам великий темный лес. Какая бы магия ни окружала короля, она создавалась долгое, долгое время.
Члены древних кланов, даже по их собственным признаниям, были надменными, высокомерными, кровожадными жестокими безумцами. Потребовалось нечто столь могущественное, как сияющее величие королевского сана, чтобы подчинить их какому-то подобию общих законов. В последние дни, конечно, их подстегивал страх перед А уд аром, но страх мог с такой же легкостью разметать воинов, подобно листьям в бурю, как и собрать их в единую силу. Какой энергией должен был обладать Хорсривер, сколько сил потратить, чтобы добиться даже начала великого обряда у Священного древа, не говоря уже о том, чтобы заставить его принести плоды? И если такова была последняя вспышка его угасающей королевской силы, каков же был этот человек в расцвете могущества?
Вставшая над рекой луна превратила поднимающийся туман в колышущееся море света. Священный король взмахнул рукой и повел своих спутников по ровной прямой прибрежной дороге. Казалось, он и летят меж облаков. Глаза Ингри слезились от ледяного ветра, хлещущего в лицо при отчаянной скачке. Конь его без усилий несся вперед, и Ингри, откинув голову, впивал мчащуюся навстречу ночь. Неудачи остались позади, впереди, возможно, ждала гибель, но в этот серебряный миг он был на вершине славы.
К тому времени, когда луна поднялась высоко, покрытые пеной кони начали спотыкаться. Королевский курьер уже давно остановился бы, чтобы сменить лошадей, и Инфи начал гадать, не собирается ли Хорсривер загнать своих скакунов до смерти. Однако граф наконец позволил своему жеребцу перейти на усталый шаг, а потом свернул с дороги к одинокому крестьянскому дому в деревьях у реки. У крыльца висел фонарь, свет которого казался красноватым и тусклым в голубом сиянии луны.
К забору были привязаны три свежие лошади. К спешившимся путникам подбежал вскочивший с соломенной подстилки грум в ливрее Хорсривера и стал переседлывать коней. Хорсривер позволил Инфи и Фаре только съесть по ломтю хлеба с сыром, выпить по кружке эля и посетить уборную за домом, после чего скачка возобновилась. Фара была бледна и понура, но воля священного короля заставила ее, вцепившись в поводья, опять скакать галопом.
