— Нет. Только не Тень, — между шуточками, не забывая показательно разглядывать красотку, воспротивился Орис.
— Не спорь. Вне Тени нас выловят в два счета. Продержимся, не бойся. Я спрячусь так, что ты меня не найдешь.
— …спорим на марку, не сумеешь? — продолжил на публику Орис.
— Ха! Завтра же придет на мост Ласточек! О, смотри, наша Зи опять рисует. Ну что за девчонка, на минуту от неё не отвернуться.
Сокрушаясь о тяжкой доле няньки малолетних безобразниц, Хилл неторопливо пошел к детишкам. Им надоело прыгать, а Язирайя предложила новое развлечение: рисовать. Она раздала детям по кусочку охры и принялась показывать, как рисовать волшебные солнышки — прямо на ближайшем магическом знаке. Вдохновленные примером детишки тут же начали усовершенствовать руны. А Хилл с замиранием сердца смотрел, как барьер мигает, течет, меняет цвет, раскрывается прорехами…
«Ско-ро пол-день, ско-ро пол-день!» — зазвонили колокола на Алью Райна.
— Дядя Хилл, — закричала Зи, увидев приближающегося Хилла. — Смотри, я нарисовала солнышко! Правда, волшебное?
Над площадью мгновенно сгустилось напряжение. Взгляды стражников, как один, устремились к девочке — сработало странное имя вместе с упоминанием волшебного солнышка.
— Умничка моя, — откликнулся Хилл и шепнул Орису: — Бегом!
Но брат и не подумал ускорить шаг. Он по-прежнему шел вровень с Хиллом.
— Иди, посмотри скорей! — продолжала Зи, размахивая огрызком драгоценной охры. — Все лучики ровные. А еще я нарисовала тебя…
— Быстро, придурок! — зашипел Хилл, толкнул Ориса и побежал сам.
Дальше все слилось в один ком: бегущие к ним стражники с арбалетами, испуганные крики из толпы, порскнувшие с дороги дети, визг и плач, свист ножей — стража не думала про людей в стремлении убить темного ткача. И круглые, несчастные глаза Зи, замершей на месте.
— Зи, беги! — закричала Ло, бросаясь к сестре.
— Не надо! Не трогайте, он хороший! — Зи отмерла и метнулась навстречу Хиллу.
Ему показалось, что время превратилось в кисель. И в этом киселе медленно, с сердитым шмелиным жужжанием, летел болт. Летел правильно, на опережение — стрелок знал свое дело. Только он не учел одной маленькой девочки…
— Зииии! — вопль Лоньяты слился с выдохом Хилла: — Шииис!
Он толкнул девочку и упал на бок, сжимая в руке болт. Рана отозвалась ослепительной болью. Хилл перекатился, вскочил, метнул болт в ближнего стражника — всего в пяти шагах. Побежал зигзагами к храму. Успел краем глаза увидеть, как Ло поймала сестру, обняла и закрыла собой.
«Ско-ро пол-день!» — продолжали смеяться колокола.
«Скоро полдень!» — вторил топот стражи.
«Иди ко мне, раб! — позвала громада Алью Хисс. — У тебя один путь! Ты покараешь презревших закон и усомнившихся в моем могуществе. Сейчас же!»
Тень храма надвинулась, охватила Хилла ледяными крыльями. Мир выцвел, в голове стало легко и пусто. Площадь заполнилась алыми силуэтами жертв…
— Остановитесь! Именем Двуединства! — два громовых голоса слились в один.
Хилл замер, как подвешенная на нитках кукла, не в силах даже вздохнуть.
В отворившихся дверях храмов встали два брата-настоятеля. Между белым кругом и черной звездой в воздетых руках протянулась радуга.
Толпа отозвалась слитным вздохом. Стражники замерли в недоумении.
— Именем равновесия, — пронесся по площади шепот, осветивший все закоулки серым призрачным светом и пригасивший солнечное сияние до сумерек.
Мир закружился, померк…
— Зиии!
— Шииис!
Хилл оттолкнул Зи, упал, вскочил, метнул болт, краем глаза увидел отворяющиеся двери Алью Хисс, бегущего к ним Ориса. Бросился к храму, уворачиваясь от свистящих болтов и ножей. Проскользнул мимо старика в черной рясе. Затормозил, обернулся…
Вот он, узел в сотканном полотне: на залитой солнцем площади, в трех дюжинах шагов от храма, горожане и стражники окружает двух девочек. Старшая, с красными шелковыми лентами в косах, обнимает плачущую малышку, гладит по голове. Один из стражников говорит что-то Лоньяте, подает руку, помогая встать. Растрепанный беловолосый старик подхватывает на руки Язирайю, заговаривает с ней, машет рукой на стражника: мелькают черные, без белков, глаза. Зи показывает Слепому Нье кусочек гномской охры, тот исчезает в его рукаве третьего брата…
Никто из стражников не смотрел в сторону Алью Хисс, кроме одного, совсем молоденького, окруженного еле уловимым голубым сиянием дара. «Шерский бастард», — подумал Хилл под тихий скрип закрывающейся двери эбенового дерева. Кирлах, не глядя на них с братом, прошел мимо, за алтарь. Чернильным пятном в красноватом свете витражей мелькнула ряса, стукнула дверь в пристройку, где живут служители храма. Орис и Хилл остались в полумраке одни — до полуночи, когда Темный Хисс примет клятвы подмастерьев и сделает их своими новыми Руками, а Гильдия Ткачей пополнится еще двумя мастерами.
…в полотне судеб лишние нити, и вложу в Руки Мои ножницы, и открою тропы Тени, и будут среди людей зваться они темными ткачами…
Шуалейда шера Суардис
435 год, 13 день Каштана. Риль Суардис.
— Я нарисовала солнышко! Волшебное! — крикнула она, увидев обращенные к ней синие глаза.
— Умничка моя, — откликнулся он.
— Иди, посмотри скорей! — звала она. — Все лучики ровные. А еще я нарисовала тебя…
Солнышки на брусчатке улыбались, сияли, как настоящие. Даже ярче — слепили и жгли… и кружились, кружились: желтые, синие, красные, черные и белые солнышки мелькали и толкались, и тянулись к синеглазому — острые, злые, опасные.
— Зи, беги! — закричал кто-то кому-то.
— Не трогайте его, — потребовала она у стаи остроклювых птиц. — Он хороший!
Птицы не послушались — тогда она побежала к нему, чтобы поймать птиц, объяснить им: нельзя! Он мой!
И не успела. Солнышки завертелись быстрее, почернели, окружили его — у него выросли вороные крылья и когти, синие глаза почернели, а золотое сияние угасло.
— Остановитесь, именем!.. — загремели, засверкали два Имени, слились в одно: красивое, правильное.
Черные солнышки разжали когти, взлетели в небо, выстроились радугой.
— Равновесие, — шептали колокола, отсчитывая мгновения обратно: три, два… — Равновесие, — соглашались две птицы, черная и белая, танцуя в поднебесье любовь и жизнь, ненависть и смерть.
— Не бойся, девочка, — говорил ей слепой старик с волосами белыми, как забвение. — Все будет как должно. Иди домой.
— Домой, домой, — звенели разноцветные лучи, укачивая и согревая.
