— Зови ее королевой. Здесь развелось столько ревнителей условностей — еще повесят как шпиона узурпатора! — маг махнул рукой и замолчал.
Его раздражала знать, слетевшаяся к Ангеле в жажде привилегий и должностей. В ушах звенело от звучных титулов: Рибейра, Миранда, Эррейра, Линьян, Торе и прочие, и прочие… Бесчисленные графы, считавшие себя венцом творения, мешали жить.
Чем больше их прибывало, тем недоступней оказывалась Ангела. Она становилась королевой со свитой, двором и армией. Времени на любовь оставалось все меньше и меньше.
Гранды и простые дворяне терпели его с трудом, но все же терпели, скаля зубы. Громкая слава и бесчисленные истории, в которых вымысла было больше правды, впервые сослужили ему полезную службу.
Личный враг Гальбы, спасший принцессу от сотен гвардейцев и своего ученика Гонсало вызывал невольный трепет. Гийом был победителем — они же привыкли считать себя побежденными — это давало еще один повод для неприязни.
Главное — его чувства к Ангеле. Они, бывшие нормой в Маракойе, стали злостным преступлением уже в соседней Вильене.
Любовь между принцессой, простите, королевой, и «забродой из-за моря», безродным выскочкой и убийцей? — нет что вы, это и быть не может. Сама мысль кощунственна.
После взятия Вильены Ангела перестала пускать его к себе в постель. Вышло все случайно. После целого дня приемов, бесед и переговоров она, не став ужинать, сразу отправилась в отведенные ей покои. Через некоторое время Гийом решил присоединиться к любимой.
Дверь оказалась заперта. Он машинально дернул ее. Постучал.
— Она устала, Гийом, не хочет ласки, — Кармен вновь стала фрейлиной Ангелы. Это сложное и ответственное занятие давало ей силы и желание жить.
— Я тоже. Так что беспокоиться не о чем, — маг улыбнулся.
— Она очень устала. Спит. Одна. Не хочет, чтобы ее тревожили.
— Тогда я лягу здесь, — чародей указал рукой на узкий диванчик в коридоре.
Кармен сама принесла ему постель. Расстелила.
— Хоть за кем-то поухаживаю, — сказал она грустно.
Маг улегся, не раздеваясь. Девушка погладила его короткие жесткие волосы, погасила свет и вышла.
Утром Ангела вела себя, как ни в чем не бывало. Вечером дверь вновь оказалась заперта.
— Потерпи, мой хороший, — ласково сказала она на третий день, когда они покинули Вильену, — Пожалуйста, спи в своем шатре. Не нужно раздражать наших новых союзников. Обещаю, скоро я опять буду вся твоя без остатка, — она крепко поцеловала Гийома в губы и остановила его руку, скользнувшую по ее платью, — Не время.
Лиги пути к Мендоре съедали их общение. Пара слов наедине уже была праздником. Вокруг его любви всегда кружились новые союзники. Окружали на пирах, советах и собраниях, гарцевали рядом во время переходов. Гийом с неожиданной грустью вспомнил то злое время, когда они вдвоем пробирались этой самой дорогой, одни против всего мира. Тогда беда дала толику счастья, теперь радость успеха безжалостно отбирала его.
— Гийом, смотри веселей, так, словно они пыль под твоими ногами, — советовал ему верный Луис — единственных друг, не считая приятелей среди паасинов и кардесцев.
На советах маг сидел по левую руку от Ангелы. Место по правую он справедливо уступал Мачадо, тот был истинным организатором многотысячного войска. Такая подчеркнутая близость к королеве раздражала всех.
Граф Торе — избранный грандами коронным маршалом — пытался занять его место, считая его своим по праву. Гийом был его кровным врагом, несколько лет назад его дядя — прежний граф Торе объявил рокош[13]. Гийом участвовал в его подавлении — мятежный вельможа и все его прямые наследники были убиты.
Однажды придя на совет, маг увидел, что на стуле его уселся граф — «доблестный» полководец, что не выиграл еще не одной битвы, — но уже боролся за власть с Рамоном Мачадо.
— Встаньте, сеньор, — ледяным тоном приказал чародей, — Это мое место.
— Пошел прочь! Не мешай беседе достойных людей! — граф Торе — толстый усач — с вызовом посмотрел на него, чувствуя всеобщую поддержку.
Рамон Мачадо наблюдал с явным интересом. Ангела молчала. Гийом ждал.
— Что встал? Проваливай! — не встретив отпора новоявленный маршал расхрабрился, ткнул мага носком сапога.
Ангела молчала, отводя глаза.
— Мне жаль дураков, выбравших вас маршалом. Агриппа д'Обинье втопчет наше войско в лошадиный навоз, — Гийом схватил Торе за нос, тот лишь хрюкнул от испуга.
— Вставай!
— Нд-аа, к-аак ты сме-еешь! — прогундосил тот и завыл-заскулил от боли.
Чародей сжал пальцы, грозя сломать сопливый нос, и дернул рукой вверх. Граф подчинился — поднялся. Гийом отвел его от стула, отпустил, спокойно вернулся и сел на свое место.
Министр Монеты улыбался, Ангела же по-прежнему не смотрела ему в глаза.
Гийом отстоял свое право присутствовать на совете, но к нему перестали обращаться. Мага словно и не было в помещении. Лишь изредка Рамон или Ангела вспоминали о нем, когда речь заходила о нанятых им скайцах.
Подойдя к границам Мендоры, армия остановилась, разбила лагерь для подготовки к решающему сражению. Людское море затопило поля к горю крестьян. Свыше тридцати тысяч воинов: ландскнехтов и рыцарей с дружинами собралось под стяги Ангелы. Ее знамя отличалось от обычного камоэнского — уже используемого врагами — белой розой, добавленной к трем древним лунам.
— Надоели, заставляют писать хвалебные славословия в честь королевы, — жаловался Луис, — Они ведут себя так, словно уже победили. Но кто из этих новых угодников готов отдать за Ангелу жизнь? — никто. Пустословы и пустобрехи. Я писал сонеты принцессе — веселой и умной девушке, отмечая ее прелести и достоинства. Писал их, потому что того желало мое сердце. Но насильно славить королеву — увольте.
Гийом сочувственно молчал и подливал вина в пустой бокал. Со снабжением проблем не было, маркитанты шли за армией, как шакалы за волком. Им доставалась добыча из «освобожденных» городов — их все равно грабили — и из имущества верных центральной власти вельмож, дворян и чиновников.
— Еще, знаешь, я потерял музу. Совсем. С тех пор как вернулся из Алькасара — только жалкие проблески.
Маг завидовал проблемам поэта. У него с Ангелой произошла размолвка из-за присяги. Рамон Мачадо выдвинул идею всеобщей повторной клятвы верности, что должны была объединить и сплотить разобщенное войско перед решающей битвой.
— Рыцари должны быть уверенны в товарищах! — с пафосом заявил он, и был тут же поддержан грандами. Последних в лагере собралось около двадцати — треть от общего числа. Из оставшихся в стороне десяток поддерживал Гальбу, прочие, как тесть Луиса — граф Клосте затаились, ожидая развязки.
